Антоний и Клеопатра - Колин Маккалоу

Октавиан улыбнулся.

— Как я понимаю, — произнес он спокойно, — дряхлеющий Квинт Гортензий однажды пошел к Катону Утическому и спросил его, может ли он жениться на дочери Катона, в то время еще ребенке. Катон ответил «нет». Тогда Гортензий попросил племянницу Катона. Катон ответил «нет». Тогда он попросил жену Катона. И Катон ответил «да». Видишь ли, жены не той же крови, хотя я признаю, что в твоем случае это не так. Той женой была Марция, моя сводная сестра. Гортензий вынужден был заплатить за нее огромную сумму, но Катон не взял себе ни одного сестерция. Все деньги он отдал моему отчиму Филиппу, эпикурейцу, хронически нуждавшемуся в деньгах. Может быть, если бы ты рассматривал мою просьбу в том же свете, в каком Катон отнесся к просьбе Гортензия, это сделало бы ее более правдоподобной. Если это тебе поможет, поверь, что мне, как и Гортензию, приснился сон, в котором ко мне явился Юпитер и сказал, что я должен жениться на твоей жене. Катон посчитал это разумной причиной. Почему ты не можешь посчитать так же?

Пока Нерон слушал Октавиана, ему пришла в голову новая мысль. У него в доме сумасшедший! Пока он достаточно тихий, но кто знает, в какой момент он может взорваться?

— Я сейчас позову слуг и прикажу им вышвырнуть тебя вон, — сказал он, считая, что построенная таким образом фраза не будет звучать слишком провокационно и не вызовет буйства.

Но прежде чем он открыл рот, чтобы позвать на помощь, гость наклонился через стол и схватил его за руку. Нерон онемел, как мышь под смертоносным взглядом обелиска.

— Не делай этого, Нерон. Или, по крайней мере, дай сначала мне договорить. Я не сумасшедший, поверь мне. Разве я веду себя как сумасшедший? Я просто хочу жениться на твоей жене, а для этого надо, чтобы ты развелся с ней. Но не с позором. Укажи религиозные причины, все это примут, и честь обоих не пострадает. В ответ на твое согласие отдать мне эту бесценную жемчужину я облегчу твои финансовые затруднения. Я изгоню их лучше самосского мага. Скажи, Нерон, разве это тебе не нравится?

Нерон вдруг отвел глаза, глядя куда-то за правое плечо Октавиана. На худом мрачном лице появилось хитрое выражение.

— Как ты узнал о моих финансовых затруднениях?

— Весь Рим знает, — холодно ответил Октавиан. — Тебе следовало вести дела с банками Оппия или Бальба. Наследники Флава Гемицилла хитрый народ, разве что дурак не понимает этого. К сожалению, так получается, что дурак — ты, Нерон. Я много раз слышал, как мой божественный отец это говорил.

— Что происходит? — крикнул Нерон, промокая носовым платком разлитую на столе воду, словно это занятие помогало ему скрыть замешательство, владевшее им последние пятнадцать минут. — Ты смеешься надо мной, да?

— Все, что угодно, только не это, уверяю тебя. Я лишь прошу, чтобы ты немедленно развелся с женой по религиозной причине. — Он сунул руку в складку тоги и вынул оттуда сложенный лист бумаги. — Эти причины детально разработаны, и тебе не нужно ломать голову и придумывать что-то. А тем временем я поговорю с коллегией понтификов и с коллегией Пятнадцати относительно моей женитьбы, которую я намерен отпраздновать как можно скорее. — Он поднялся. — Конечно, само собой разумеется, ты будешь иметь полную опеку над обоими своими детьми. Когда родится второй ребенок, я сразу же отошлю его тебе. Жаль, что они не будут знать свою мать, но я далек от того, чтобы лишить отца права на своих детей.

— А-а-ах… а-а, — произнес Нерон, не в силах понять ту ловкость, с какой его обработали.

— Я думаю, ее приданое ушло безвозвратно, — презрительно произнес Октавиан. — Я оплачу твои огромные долги — анонимно, дам тебе доход в сто талантов в год и помогу с взятками, если ты хочешь быть консулом. Хотя я не в том положении, чтобы гарантировать, что тебя выберут. Даже сыновья богов не могут преодолеть мнение публики. — Он прошел к двери, обернулся. — После развода ты сразу отошлешь Ливию Друзиллу в Дом весталок. Как только ты это сделаешь, наша сделка состоится. Твоя первая сотня талантов уже лежит в банке братьев Бальбов. Хорошая фирма.

И он ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

Многое из случившегося тут же улетучилось, но Нерон все сидел и пытался понять смысл того, что имело отношение к его финансовым заботам. Хотя Октавиан не говорил этого, здоровое чувство самосохранения подсказало Нерону, что у него есть две альтернативы: сказать всему миру или замолчать навсегда. Если он расскажет, останутся долги и не будет обещанного дохода. Если он будет молчать, то сможет занять в Риме подобающее ему положение в высшем обществе, а это он ценил больше, чем свою жену. Поэтому он будет молчать.

Он развернул лист бумаги, оставленный Октавианом, и внимательно изучил несколько строчек одной колонки. Да, Да, это успокоит его гордость! С религиозной точки зрения безупречно. К тому же, подумал он, если проклясть Ливию Друзиллу как неверную жену, он будет носить рога обманутого мужа и над ним будут смеяться. Старик с привлекательной молодой женой, и вот появляется молодой человек… Ох, этого никогда не будет! Пусть мир думает что угодно об этом разводе. Что касается его, он будет вести себя так, словно ничего непристойного не случилось, но вот религиозные препятствия. Он взял лист бумаги и стал писать иск о разводе. Сделав это, он послал за Ливией Друзиллой.

Никто даже не подумал сказать ей, что приходил Октавиан, поэтому она появилась как всегда покорная и скромная — квинтэссенция хорошей жены. Красивая, подумал он, разглядывая ее. Да, она действительно красива. Но почему Октавиан воспылал именно к ней? Хоть он и выскочка, но мог выбирать. Власть привлекает женщин, как огонь мошек, а у Октавиана была власть. Что такого в ней есть, что он разглядел за одну встречу, а муж не сумел разглядеть за шесть лет брака? Слепой он, что ли, или это Октавиан заблуждается? Наверняка последнее.

— Да, господин?

Он протянул ей иск о разводе.

— Я немедленно развожусь с тобой, Ливия Друзилла, по причине религиозных препятствий к браку. Очевидно, коллегия Пятнадцати истолковала какой-то стих в последней Книге Сивиллы-прорицательницы как относящийся к нашему браку, который должен быть расторгнут. Собери свои вещи и немедленно уходи в Дом весталок.

От потрясения она онемела и застыла, ничего не чувствуя. Но не упала в обморок, только лицо ее вдруг побледнело.

— Могу я видеть детей? — спросила она, когда обрела дар речи.

— Нет, это будет кощунством.

— Значит, я должна отказаться и от ребенка, которого ношу.

— Да, как только он родится.

— Что со мной будет? Ты вернешь мне мое приданое?

— Нет, я не верну тебе приданого ни целиком, ни частично.

— Тогда на что я буду жить?

— На что ты будешь жить, меня не касается. Мне приказали послать тебя в Дом весталок. Вот и все.

Она повернулась и пошла на свою крохотную территорию, заставленную ненавистными ей вещами, от ручной прялки до ткацкого станка, чтобы прясть нить и ткать полотно, которое никто никогда не носил, потому что она плохо делала и то и другое, да и учиться не хотела. В это время года в помещении стоял плохой запах. Ее обязанностью было вязать пучки блошницы от паразитов, а она на восемь дней опоздала, потому что ненавидела это занятие. Ох, когда-то Нерон давал ей несколько сестерциев, чтобы она могла взять на время книги из библиотеки Аттика. А теперь все свелось к прялке и станку.