Искушение Марии д'Авалос - Виктория Хэммонд

За исключением его реакции на последнее замечание, их беседа была на редкость радостной. От того, что она посвящена в его тайну, Мария чувствовала себя в привилегированном положении. У нее было такое радужное настроение, и она преисполнилась такой уверенности в себе, что, когда красавец Фабрицио отбыл, не дождавшись конца вечера, она милостиво с улыбкой подала ему руку, которую он почтительно поцеловал.

Когда два дня спустя Лаура пришла доложить, что поведал ей кучер, Мария, посвященная в тайну Карло насчет Джозеппе Полоньи, заколебалась. Она велела девушке сесть и немного помолчать. Она не была теперь уверена, что ей хочется знать правду. Мария расхаживала по голубой гостиной и чувствовала, что предает Карло, вторгаясь в его тайный мир, столь важный для него. Лаура с удивлением следила за госпожой. Наконец Мария уселась напротив девушки и сказала:

— Ну хорошо, что он сказал? — словно заставляя себя выпить горькое лекарство.

— Я не понимаю, что это значит, госпожа, — начала Лаура, — так что я точно передам слова Сильвестро, чтобы вы сами могли их толковать.

— Очень хорошо. Неважно, что ты не понимаешь. От тебя это и не требуется. — Даже лучше, что не понимает, подумалось Марии. — Во-первых, откуда, по словам кучера, исходят эти сведения?

— От одного из стражников, который приближен к принцу Карло, моя госпожа. Сильвестро сказал, что другие никогда не беседуют о принце. Они очень преданы ему и хранят молчание. С Сильвестро беседует только этот стражник, потому что они старые друзья и выросли в одной деревне. Сильвестро не назвал мне имя своего друга, боясь, что у того будут неприятности.

— Неважно. Что он сказал?

— Он говорит, что иногда принц Карло приказывает себя высечь. Он приказывает это сделать своим стражникам. — Девушка сделала паузу, припоминая. — Иногда у принца не действует желудок, если он сначала не перенесет боль.

— Это все? — спросила Мария, которую вдруг охватила апатия.

— Нет, моя госпожа. Сильвестро говорит, что принц делает это здесь, во дворце, не так часто, как в замке Джезуальдо. А там, в замке, он приобрел еще одну необычную привычку.

— Какую же? — в страхе осведомилась Мария.

— Это связано с астмой, госпожа. Там бывает очень холодно, и принц боится, что холод вызовет приступ астмы. Так что ночью священник Алессандро спит с ним в одной кровати, и он обнимает принца сзади и греет его. Однако говорят, что так бывает не только зимой. Иногда Алессандро спит в кровати принца и в теплое время года. Это все, моя госпожа.

— Спасибо, Лаура. Мы больше никогда не будем об этом говорить. И ты не будешь ни с кем это обсуждать. Ты понимаешь, какие будут последствия, если ты это сделаешь? Хорошо. И больше никаких бесед с Сильвестро. Все будет как прежде. А теперь можешь идти.

Мария опустилась в ближайшее кресло и прикрыла глаза. Хотя это было выше ее понимания, она слышала, что некоторых мужчин тайно влечет к другим мужчинам. Ходили неприглядные слухи об одном члене парламента Неаполя. Хотя он был богатым и могущественным человеком, другие мужчины, боясь иметь что-то общее с его преступлениями, держались от него подальше. Но Карло! Именно Карло! Ее собственный муж, отец ее сына. Поднявшись с кресла, она начала расхаживать по комнате. Это казалось невозможным. Карло был по-своему набожен. Он верил в учение церкви. А близость мужчин с другими мужчинами считается смертным грехом. Но разве Мадделена не сказала, что не может даже говорить об этом? И что это за история о том, что его секут? Это было еще большим извращением. Преодолевая отвращение, Мария представила себе Карло и этого Алессандро в таинственной запертой комнате. Или там пороли Карло? Что там внутри? Может быть, там эротическая обстановка, еще одна кровать, покрытая медвежьей шкурой? Или там мрачно и нет ничего, кроме позорного столба, возле которого секут? Мысль об Алессандро и Карло в одной постели казалась ей абсурдной. Но именно Алессандро руководил в качестве священника необычной церемонией, которую Карло организовал в их брачную ночь. И разве они не общались тогда безмолвно? Она ощутила брезгливость, смешанную с состраданием. Какие необъяснимые муки претерпевает Карло, если ведет себя так странно.

Хотя Мария не очень верила тому, что рассказала Лаура, это объясняло многое в Карло — то, чему Мария не могла дать название. Его боль и наказание своей плоти, желание физического контакта со священником складывались в одну картину и проясняли то, что она никак не могла понять в их сексуальных отношениях. Имело ли это отношение к отвращению к плоти? Возможно, к ее плоти?

Эти открытия в корне изменили ее отношения с Карло, хотя сначала она это не осознала. Всего несколько дней назад казалось, что между ними возникла какая-то новая близость. Теперь же это стало невозможным. У Карло свой тайный мир, который она не понимала. Однако интуиция подсказала ей: необъяснимые узы, связывающие Карло с мужчинами — особенно с его слугами и стражниками, — гораздо крепче, чем узы, связывающие его с женой, Чувства Марии к нему, всегда сложные и неопределенные, изменились. Надежда на общее будущее уступила место смешанным чувствам: жалости, отчужденности, одиночеству, отчаянию, страху и печали от ее несбывшихся надежд.

Мария стоически переносила это. Она заставила себя уделять больше времени Эммануэле, беря его на ежедневные прогулки с Сильвией или Лаурой под защитой отряда стражников. Иногда они доходили до Кьяйи, где навещали родителей Марии в палаццо д’Авалос. Она вернулась к своему прежнему времяпровождению: читала, писала, снова погрузилась в хронику Констанцы д’Авалос.

Она решила, что опубликует книгу, поместив в ней гравюры одного из художников — друзей Карло, и посвятит ее Беатриче, которая характером так напоминала Констанцу. Она напечатает пятьдесят экземпляров и раздарит членам семьи. Пять из них она передаст в королевские архивы Неаполитанского королевства, так что удивительная Констанца д’Авалос останется в истории.

Она рассказала о своих замыслах Карло. Испытывая облегчение от того, что Мария занялась собственными делами, он послал за своим другом Сильвестро Бруно, чтобы тот начал работу над иллюстрациями. Карло заверил ее, что будет наблюдать за работой Бруно, чтобы книга получилась достойной.

Спустя неделю после их первой встречи Бруно сопровождал Марию в поездке на Искью. Он с восторгом принял заказ — пусть это были лишь иллюстрации, которые другая рука переведет в гравюры. Карло считал Бруно — хотя никогда бы не сказал об этом своему другу — консервативным художником, именно поэтому он и выбрал его для работы над иллюстрациями. Бруно был жилистым, лысым маленьким человечком, интересовавшимся местными пейзажами и неаполитанской историей, что также делало его идеальным исполнителем такого задания. Он сделал искусные рисунки острова Констанцы, ее замка, библиотеки и форта, с которого она девяносто лет назад отражала атаки французов. Возвращение на Искью и живость рисунков вдохновили Марию, и теперь она посвящала работе над книгой целые дни.