Царские врата - Елена Крюкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я рядом с чудом. Я… сволочь последняя…»
Колени сами подогнулись. Алена дышала тяжело. Прижимала руки к груди.
Она смотрела на текущее миро. У нее не было сил перекреститься.
– Приимите, ядите, сие есть тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов…
«Она меня простила. Простила. Теперь все хорошо».
За ней и перед ней, сбоку от нее народ повалился на колени.
– Пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя Новаго Завета, яже за вы и за многи изливаемая… во оставление грехов…
«Где я уже слышала эти слова? А, да, там… в горах. Когда тот монах чашу золотую держал…»
– Твоя от Твоих Тебе приносяща о всех и за вся!
Иерей поднял Святые Дары над престолом. Икона густо мироточила.
– Вонмем! – Священник поднял хлеб над головой. – Святая – святым!
«Святым? А разве я святая?»
Люди встали друг за другом. Священник держал потир с Дарами, диакон – тряпицу, которой будет утирать рты причастников. Люди сложили руки на груди, правую руку над левой, и Алена так же сделала. Медленно потянулась живая дорога. Священник окунал лжицу в потир, подносил ко ртам. Старуха, та самая, в белом платке, заячьи уши белые под подбородком коричневым висят… дед, еле ногами шаркает… несмышленое дитя, чуть ручки научилось складывать в молитве… седая женщина, широкоскулая, на лице крупной кистью горе письмена начертило… девушка с ангельским лицом, тонкая талия, грудь большая, тяжелая… молодая мать с младенцем на руках, весело смеется, будто и не к Причастию идет, а на свадьбу подружки… тощий подросток, глаза впали внутрь лба, ищут, бегают туда-сюда, молят: спаси, объясни, как жить…
Они идут. Они идут, чтобы вкусить Святых Даров.
Они идут, будто молча поют.
Они хотят любви.
Все ли тут веруют в Бога? А может, не все?
Пускай не все. Он улыбается всем. Он – со всеми.
Алена шагнула к возвышению, на котором стояли, облаченные в золотые ризы, священник и диакон.
Золотая чаша блестит нестерпимо. Она сверкает, как солнце. Весеннее солнце.
Внутри чаши хлеб, пропитанный сладким кагором.
«Все у тебя будет теперь по-новому. Все».
– Тело Христово приимите… – Хор разворачивал красно-золотой, перламутрово-синий, брызгающий горячим воском веер, и темно-золотой нимб над теменем Богородицы Чимеевской, и лик Ее медленно покрывались бело-желтыми бусинами душистого миро. – Источника безсмертнаго вкусите…
«Ты здесь, Алена. Ты пришла».
«Да. Я здесь. Я пришла. Долго же я шла».
«Вкуси! Прими…»
«Дай мне сладкого. Дай – праздника. Я стала ребенком. Все мы дети. Все мы, когда любим сильно, становимся детьми. Детьми мы родились… детьми уйдем».
Она почувствовала на губах острый холодок золоченой лжицы, на языке – сласть вина и хлебную живую мякоть.
Горячее, сладкое, святое быстро, неуследимо скользнуло внутрь нее.
Она вспомнила, как ее сын рождался на свет.
Он выскользнул так же – горячо, быстро – не поймать мига! – из нее.
Закрыла глаза. Свет вспыхнул внутри. Не гас.
Алена отошла от священника со скрещенными на груди руками, с закрытыми глазами, с улыбкой.
Священник смотрел на ее солнечное лицо.
Благоухание наполнило храм до краев.
– Я сподобился видеть чудо в первый раз, как принял сан, – негромко сказал священник диакону. – Это сделал Господь, простив эту, вот эту грешницу.
Он кивнул диакону на стоящую с закрытыми глазами Алену.
И, обернувшись к притихшему народу, сказал просто, почти буднично, будто благодарил после обеда престарелых родителей своих, будто малого сына по голове русой гладил:
– Спаси, Боже, люди Твоя и благослови достояние Твое.
И, подняв выше чашу со Святыми Дарами, медленно благословил ею народ в храме, мироточащую икону, Престол и Царские Врата с сокрытым сердцем-алтарем за ними:
– Всегда, ныне и присно, и во веки веков.
Алена пропела вместе с хором, уже не боясь ничего в маленькой, оставшейся ей жизни ее: «А-а-ами-и-инь».
Богородица Чимеевская, вся покрытая душистой чудной росой, сказала ей молча:
«Ну? Теперь ты знаешь, что тебе делать?»
И Алена вслух, тихо, ответила ей:
– Да. Теперь я знаю, что мне делать.А священник, вытащив откуда-то, из укромного места, деревенское лукошко с расписными деревянными яйцами, яркими, как перья из хвоста Жар-птицы, Пасхальными писанками, зачерпнул горсть яиц, размахнулся и кинул их в толпу, будто спелые ягоды, алые сливы, и закричал победно, зычно, весело, взахлеб:
– Христос воскресе!
Народ весело, вразнобой, ловя, хватая на лету писанки, так же громко, радостно, закричал ему в ответ:
– Воистину воскресе!
– Христос воскресе!
– Воистину воскресе!
– Христос воскресе!..
«Воистину воскресе», – восхищенно шепнула Алена, ловко вздернула руки – и поймала жесткое деревянное яйцо.
Поднесла к глазам.
Оно было густо-алое, нет, даже кирпично-красное, как кровь.
Свечи горели ярко, трещали, чадили, вспыхивали.
И Алена склонила голову к ладони, на которой лежала вся ее кровавая жизнь, и ее поцеловала.
ДЕТСКИЕ СТИХИ АЛЕНЫЯ люблю гулять весной!
Мама любит гулять со мной!
Лужи у нас под ногами,
Небо у нас над головами!
И деревья шумят, как лес,
А все целуются и кричат Христос Воскрес!
АЛЕНА И ПЬЯНАЯ СОСЕДКА
Алена набросила куртку, вышла на площадку, позвонила соседям. Загремел ключ в замке, долго скрежетал. Соседка с порога мрачно воззрилась на смущенную Алену.
– Что надо?
– Здравствуйте, – сказала Алена, засунула руки в карманы куртки и сжала там пальцы в кулаки. – Меня зовут Алена. Я ваша соседка. Не надо ли чего вам помочь?
– Я еще из ума не выжила, – хохотнула женщина, тряхнула головой, в обидной ухмылке обнажилась бледная голая десна. – Спасибочки! Не нуждаюсь! – Под хмельком тетка, пахло от нее. – За собой погляди лучше!
Железная дверь с лязгом захлопнулась.
«Не так я делаю. Не то».
Не прошло и часа, как в Аленину дверь затрезвонили. На пороге стояла поддатая соседка. Подслеповатые глазки стреляли туда-сюда. Уже не ухмылка, а просительная улыбка вздрагивала, маслом мазала ошлепки губ.