Изгои Средневековья. «Черные мифы» и реальность - Гила Лоран

Можно заключить, что мученичество в еврейских хрониках крестовых походов предстает своего рода обрядом перехода, инициацией в общину Израиля или праведную элиту этой общины. И этот обряд повышения статуса, как и положено инициациям, сопровождается надругательством, унижением или даже осквернением и происходит в лиминальном пространстве в сакральное время.

Важным, если не центральным вопросом в исследовании погромов 1096 года становится вопрос об отношении еврейских источников – хроник и литургических плачей – к действительности. Ученые сделали вывод о вероятных расхождениях между 1096 и «1096» (по изящному выражению Джереми Коэна) и о необходимости, анализируя нарративные источники, оставаться в границах текста и не экстраполировать полученную информацию на реальность. Из этой установки выросло еще одно направление исследования – поиск источников источников. Раз тексты не были достоверным отображением действительности, они отражали что-то другое, прежде всего другие тексты. Такие источники были найдены как в еврейской традиции: Библия, талмудическая литература и литургическая поэзия, – так и в современной христианской культуре: агиографиях, искусстве и проч.

Самой, пожалуй, интригующей загадкой в поведении евреев во время погромов в германских городах является ведущая роль женщин в актах мученичества, которую отмечают многие источники – как еврейские, так и христианские. Женщины убивали своих детей, а затем и себя, они провоцировали врагов на убийства и побуждали своих мужей к решительным и смелым действиям. Вот несколько утверждений такого рода:

Также стоит привести полностью самую, кажется, страшную из историй об инфантициде и суициде, совершенном жертвами погромов 1096 года.

История эта в основе своей, видимо, реальна – по крайней мере, Рахель, дочь Ицхака, упоминается в «памятных книгах» – списках жертв, которые общины составляли после погромов для поминовения погибших в своих молитвах. Мотивация инфантицида – чтобы враги не захватили детей, убив родителей, и не воспитали в своей вере – также вполне реалистична и встречается в других местах. Правдоподобны и разные подробности, например, то, что мальчики носят еврейские имена (Аарон), а девочки – нееврейские (Белла и Мадрона). В то же время мы видим здесь легитимацию этого чудовищного убийства через отсылку к освященному традицией мученическому образу – матери семерых сыновей. Вероятно, тут есть и аллюзия на современную христианскую иконографию – поза Рахели, сидящей и плачущей над убитыми детьми, напоминает распространенное изображение праматери Рахили, иллюстрирующее стих из пророка Иеремии «Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет» (Иер 31:15). Этот стих цитируется в Евангелии в связи с избиением младенцев в Вифлееме: «Сбылось реченное через пророка Иеремию…» (Мф 2:18). И еще раз отметим ведущую роль женщин в мученичестве: детей зарезает мать со своими подругами, дочери сами готовят орудие убийства и с готовностью отдаются в руки матери, в то время как, по крайней мере, один сын, наоборот, стремится избежать этой участи, а отец совершает самоубийство, но уже после всех событий, и оно становится, скорее, не религиозным мученичеством, не смертью за веру, а актом отчаяния.

Рахиль плачет о детях своих. Фреска Маркова монастыря, Македония. XIV век

Историки сначала просто описывали это удивительное явление – ведущую роль женщин в жестоких и ужасающих актах мученичества, скрупулезно перечисляя соответствующие пассажи в хрониках и аналогичные примеры в предшествующей традиции, а затем выразили свое недоумение в нескольких исследовательских вопросах. Каковы причины такого поведения, необычного для женщин, которых источники того времени либо вовсе игнорируют, либо изображают на заднем плане, конформными и пассивными? Достоверны ли истории о женском мученичестве, рассказанные еврейскими хронистами, было ли это мученичество частью 1096 или только «1096», элементом физической реальности или только текстуальной? Если второе, каковы возможные еврейские и христианские источники этих сюжетов? Как изменялась репрезентация женщин в ашкеназских источниках XII–XIII веков, описывающих гонения на евреев и еврейское мученичество, и была ли корреляция между изменением женских образов в еврейских текстах и переменами в статусе женщин в еврейском обществе, зафиксированными в респонсах XIII–XIV веков?

Передовую роль женщин в сомнительном с точки зрения еврейского права активном мученичестве – суициде и инфантициде – попытался объяснить израильский историк Мордехай Бройер. Он утверждает, что в активное мученичество были вовлечены в первую очередь женщины и необразованные мужчины, «простецы» (ам га-арец), плохо знакомые с талмудическими законами и руководствовавшиеся не раввинистическими предписаниями, а своим «ритуальным инстинктом». Гипотеза Бройера представляется уязвимой по нескольким причинам. Во-первых, запрет на убийство содержится в десяти заповедях и представляется самой элементарной нормой, а вовсе не образчиком юридической или экзегетической казуистики, доступным лишь искушенному ученому мужу. Во-вторых, хотя существует довольно мало источников по ашкеназскому женскому образованию в ту эпоху, есть основания полагать, что оно было достаточно серьезным или, по крайней мере, гораздо более полным, чем в раннее Новое время, о котором наука знает больше и склонна некорректным образом экстраполировать эти сведения на предшествующий период. Кроме того, ни христианские, ни еврейские хронисты не объединяют женщин и «простецов» в особую группу мучеников – они, собственно, вообще не упоминают такую категорию, как «простецы». Что же касается пресловутой женской эмоциональности, иррациональности и склонности к аффективному религиозному поведению, на что часто указывают при объяснении активного участия женщин в средневековых христианских еретических движениях, то уже было продемонстрировано – на примере попытки классифицировать средневековых женщин-святых, практиковавших голодание, как аноретиков, – что постановка современного психологического диагноза не имеет особого смысла для понимания средневекового поведения, которое все-таки нужно исследовать в его собственном культурном контексте.