Иоганн Кабал, детектив - Джонатан Л. Говард

Взвесив все плюсы и минусы сложившейся ситуации, Иоганн Кабал вынужден был признать, что он, несомненно, лидирует в игре. Маршрут, конечно, получился запутанный, четкие линии его изначального плана кражи «Принципов некромантии» давно затоптали многочисленные заинтересованные и вмешивающиеся стороны. На его жизнь уже дважды покушались, хотя такова была природа его профессии – если бы за время проекта никто не пытался его убить, он бы счел его в лучшем случае странным, а в худшем – очень подозрительным.

И все-таки «Принципы некромантии» уютно устроились в его саквояже, убийственное месиво кровавых обстоятельств, также известное как «первый полет аэросудна “Принцесса Гортензия”», должно был отчалить на рассвете, оставив его позади и забрав с собой последние следы угрозы. Возможно, Кабал даже наведается к зданию аэропорта и из-за ограждения помашет рукой удаляющемуся кораблю.

Пока же он собирался найти небольшое чистое, не слишком приметное местечко, отведать блюд, приготовленных не по миркарвианским мачистским стандартам, принять ванну и забыться беспокойным сном человека, который в меру уверен, что никто не попытается перерезать ему горло в предрассветный час – впрочем, дверь он все равно запрет и подопрет ручку стулом.

Так он и поступил. На виа Дульчис нашел небольшую гостиницу, владелец которой оказался приветливым и нелюбопытным. Он спросил, приехал ли Кабал в отпуск, что тот подтвердил, тем самым полностью удовлетворив ожидания владельца и дав ему пищу для сплетен. Хозяина даже не особо волновало, что у его гостя всего одна маленькая сумка. Он беззаботно отвел его в скромную, но чистую комнату с приличным видом на муниципальный парк за крышами невысоких соседних зданий. Ванная была смежной с тремя другими комнатами на этаже, но в данный момент не занята. Кабал долго принимал ванну, и его никто не побеспокоил. Чистый, выбритый, в единственной сменной одежде, что у него имелась (ничего, завтра отправится за покупками), он отужинал пастой с цыпленком в соусе и запил все бокалом белого сухого вина, которое, как объяснил владелец гостиницы, изготавливалось на его собственной винодельне. Кабал признал, что хозяин имел все основания для гордости: купаж был вполне обычным, но тонко настроенный вкус Кабала порадовали восхитительные нотки. В постель он отправился уставшим, слегка пьяным и – по крайней мере, временно – примирившимся с миром. Последнего ему удалось достичь, старательно избегая любых мыслей о прошедших нескольких днях и ситуации мисс Леони Бэрроу. После многих лет практики этот мысленный трюк давался ему легко.

Он проспал рассвет, тем самым лишив себя шанса попрощаться с «принцессой Гортензией», что не вызвало у него тревоги и уж подавно негодования. Если мисс Бэрроу хотела и дальше совать голову в пасть льву, то это была исключительно ее проблема. Метафора заставила его задуматься над совпадением – львиная Леони сует голову в пасть льву, – и мысли тут же устремились в других направлениях, пришлось сделать себе выговор и за шкирку вернуть к основной.

Он спустился в столовую и насладился легким континентальным завтраком, крепким кофе и кислым апельсиновым соком. Гостей было немного, и, к радости Кабала, они держались сами по себе. Покончив с едой, он взял еще кофе и пробежал глазами утреннюю газету. В ней, к его удовольствию, не содержалось ничего об убийствах в небесах и трупах шпионов. Он не удивился бы тому, что сенцианская разведка уже обнаружила Кэкона, но они вряд ли стали бы это афишировать. Любые подозрения будут сосредоточены на миркарвианском корабле, который в настоящий момент шел к границе с Катаменией, где мог и дальше оставаться с благословения Кабала. Ему же требовалось купить одежду для путешествия и направиться в совершенно иную сторону. Он был сыт людьми по горло и очень скучал по своей лаборатории.

Мысли о лаборатории напомнили ему об иных составляющих жизни – его подлинной жизни, его работе, что протекала вдали от суматохи и ненужных вещей, которые его с дьявольским упорством заставляли делать остальные. Столько глупостей, такая трата времени. Он взглянул на пустой стул по другую сторону маленького столика и представил, что тот занят. Кабал погрузился в мрачные раздумья о превратностях судьбы, которые привели его в это место, в это время, к завтраку в одиночестве.

Он мог стать поверенным. У отца были связи в «Хинкс и Хинкс», небольшой фирме, специализирующейся на передаче недвижимости, завещаниях и имущественных спорах – в общем, самых хлебных юридических делах. Его отец так хотел превратиться в настоящего англичанина, желал, чтобы сыновья утратили акцент и во всем соответствовали местным. Траектория жизни Кабала была расчитана вполть до его шестидесятипятилетия, когда он должен был выйти на пенсию в качестве старшего партнера «Хинкс, Хинкс и Кабал», поселиться в коттедже, у дверей которого будут расти розы, по воскресеньям обедать с внуками и провести закат своей жизни с супругой.

Даже тогда идея звучала для него как анафема. Все, кроме последнего пункта. На этот счет у него имелись планы. Планы, которые рухнули в одночасье, когда его брат Хорст с пепельно-серым лицом застыл на пороге. Потом был бессмысленный спринт к реке. На берегу уже собралась молчаливая толпа, а она лежала на траве, в пропитанном речной водой летнем платье, облепившем тело. Доктор сообщил, что ничего нельзя поделать, надежды нет, он сожалеет об утрате Иоганна Кабала. Сам он был в шоке – слышал, не слушая; лишь позже, когда пришел священник и имел наглость сказать ему, будто она теперь в лучшем мире, Кабал выругался в порыве ярости и заехал бы по глупой набожной физиономии, если бы только Хорст не удержал его.

Той ночью он принял решение и, в присущей ему манере, тут же привел его в исполнение. Той ночью зловещая тень «Хинкс, Хинкс и Кабал» ушла в небытие, – и новая жизнь привела его туда, где он находился сейчас, завтракая в одиночестве под вымышленным именем. Он заметил, что хозяин стоит неподалеку, на его лице тревожное выражение боролось с профессиональной привычкой не расстраивать клиентов.

– Ми скузи, синьор, простите. Вы что-то сказали?

– Ничего. – Кабал поднялся, собираясь уходить. – Ничего важного.

Почистив зубы, упаковав вещи и расплатившись, ясным парильским утром он покинул гостиницу. Небо было ярко голубое, величие солнца отражалось в зданиях, воздух был свеж, лишь легкая прохлада еще ощущалась после ясной ночи. В такой погожий денек жизнь казалась прекрасной, что значительно подняло ему настроение. Он стал бы еще счастливее, если бы его револьвер Уэбли спокойно лежал в саквояже, – в остальном день был хорош, насколько это возможно без крупнокалиберной пушки. Кабал вышел на оживленную улицу, люди спешили на работу, а он направился к портному, которого подметил накануне вечером – у него был хороший ассортимент черных костюмов и белых рубашек ничем не примечательного кроя. По подсчетам времени как раз хватало, чтобы купить новую одежду и успеть на станцию, пока не кончится утренний час пик. Толпа даст ему укрытие, пока он не удостоверится, что мужчины неприметной наружности с выпуклостями в районе подмышек не следят за отправлениями. Развитое чувство опасности говорило, что ему, скорее всего, ничего не грозит. С другой стороны, это самое чувство молчало, когда кто-то собирался выбросить его за борт «Принцессы Гортензии», так что он не собирался ему доверять, по крайней мере, до тех пор, пока не убедится, что оно исправно работает.