Хорошая я. Плохая я - Эли Ленд

– Дай номер своего телефона. Только не говори, что у тебя нет телефона. Фиби сказала, Майк купил тебе.

Молчу.

Твой голос в голове: «ТЕПЕРЬ, МОЯ ДЕВОЧКА, ТЫ ПОКАЖЕШЬ ИМ. ВОТ КОГДА, ЭННИ, ТЫ СКАЖЕШЬ МНЕ СПАСИБО ЗА МОИ УРОКИ». Твое одобрение, такое редкое, вырывается из меня наружу, как лесной пожар, который пожирает жадным ртом на своем пути и деревья, и дома, и менее сильных девочек. Я смотрю им прямо в глаза, остатки чужой жвачки свисают у меня с подбородка. Сбиты с толку моим сопротивлением, я вижу. Соображают. Пухлые губы подрагивают, глаза слегка расширяются. Я отрицательно качаю головой, медленно, размеренно. Иззи, более отчаянная, идет в наступление:

– Сейчас же назови свой треклятый номер, сучка.

Она толкает меня, прижимается лицом к моему. Я совсем не против прямого контакта. Я настоящая. Смотри, трогай, но имей в виду, что я пришла из тех краев, где все это только разогрев перед схваткой.

Я снова отрицательно качаю головой.

Боль обрушивается на щеку, отдается в ухе с другой стороны. Пощечина. Смех, восхищение выходкой Иззи. Мои глаза закрыты, но представляю, как Иззи склоняется в низком поклоне, будто актер, который привык к восторгам публики. Ее голос еле слышен, звон в моем ухе заглушает его, но слова различимы:

– Я. НИКОГДА. НИЧЕГО. НЕ. ПРОШУ. ДВАЖДЫ.

А я никогда ничего не забываю.

Никогда.

Получив, чего хотели, они уходят. Я прижимаю ладонь к горящей щеке, и тут накатывают воспоминания о тебе. Затягивают меня с головой. Как водоворот. Мы снова у себя дома, я прямо чувствую запах лаванды, которую ты так любишь. Ваза стоит в ванной комнате. Вечер твоего ареста. Почти весь день я провела в полиции. Чтобы меня отпустили из школы после ланча, я написала записку как бы от твоего имени и отдала в учебную часть. Меня отпустили без вопросов.

Я боялась смотреть на тебя в тот вечер, встречаться с тобой взглядом, чтобы не выдать свою постыдную тайну. Она и так пятнами проступала на моем лице. Я вызвалась погладить белье, чтобы скрыть, как дрожат мои руки, а заодно быть при оружии, если полиция придет, пока ты не спишь и ты набросишься на меня. Ты выглядела по-другому, уменьшилась, что ли, стала немножко не такой пугающей. На самом деле изменилась не ты, изменилась я. Конец уже близко. Или начало.

Я боялась, что они вообще не придут, передумают, решат, что я обманываю. Я старалась дышать ровно, стоять прямо, хоть это не имело особого значения – ты могла наброситься на меня в любой момент без всякого повода. Вот ты составляешь букет, а через минуту – требуешь, чтобы я устроила шоу. Почти не осталось таких повседневных дел, которые не напоминали бы мне о тебе, о том, как их делала ты. Перед сном я ждала распоряжений от тебя – где мне спать. То ли с тобой, то ли ты отпустишь меня к себе, я получу передышку. Самое смешное или самое печальное, что в ту ночь одна моя половина хотела спать с тобой, потому что это наша последняя ночь, а другая половина боялась подниматься по лестнице. Восемь ступенек вверх, еще четыре, дверь справа на площадке. Напротив моей. В игровую.

Ты ничего не сказала, закрывая за собой дверь спальни, это была одна из таких ночей. Ты могла целыми днями не разговаривать со мной, не замечать меня, а потом вдруг накинуться, хватая за лицо, за волосы, за все, что попалось под руки. Я пожелала тебе спокойной ночи, шепотом. Могла бы еще добавить, что люблю тебя, и это правда. До сих пор люблю, хотя стараюсь разлюбить.

Я поднялась по лестнице и прижалась лбом к стене рядом с дверью напротив моей. Мне нужно было ощутить какую-то твердую опору, но я тут же отшатнулась. Я слышала их. Голоса крошечных призраков пробивались из-за стены. Метались. Падали вниз. В полном безлюдье.

Она снова будет там, эта девочка, которая показала Фиби средний палец. Я знала, что будет. Видела ее пару раз после того первого вечера. По дороге из школы поворачиваю за угол, и вот она – сидит на прежнем месте. В животе у меня делается щекотно, это не страх. Радость, скорее. Возбуждение. Маленькая, одинокая фигурка. До сих пор я с ней не разговаривала, но сейчас собираюсь. Когда я приближаюсь, она начинает раскачивать ногами и по очереди бьет то одной ногой, то другой по кирпичному ограждению, которое отделяет квартал многоэтажек от нашего дома. Под правым глазом у нее синяк, глаз опух и почти не открывается. Спортивный костюм синего цвета. Здоровый глаз внимательно смотрит на меня, когда я прохожу мимо. Мигает, снова мигает. Одноглазая азбука Морзе. Я вынимаю чипсы, рюкзак громко щелкает замком, он понимает свою роль в этом спектакле. Смотрю на нее. Она отводит взгляд в сторону, напускает на себя безразличный вид, начинает весело насвистывать. Лицо у нее все в веснушках. Я пожимаю плечами и начинаю переходить через дорогу. Три, два…

– Эй, у тебя нет чего пожрать?

Один.

Я оборачиваюсь:

– Вот чипсы, угощайся, если хочешь.

Она озирается, бросает взгляд через плечо, словно проверяет, одни ли мы, потом спрашивает:

– С каким вкусом?

– Соль и уксус.

Я подхожу к ней, но не вплотную, и протягиваю пакет. Если захочет взять, ей придется спрыгнуть. Она спрыгивает. Быстрым движением хватает пакет и запрыгивает обратно. Ноги в потертых кроссовках снова бьют о стену: бум-бум, туда-сюда. Я спрашиваю, как ее зовут, но она не обращает внимания. Она не ест чипсы, она их заглатывает. Минута – и пакет пуст. Она вылизывает его. Засовывает внутрь лицо, собирает крошки со дна. Готово. Пустой пакет летит на землю. Она старше, чем кажется, ей лет двенадцать или даже тринадцать. Просто очень мелкая для своего возраста.

– Больше ничего нет?

– Ничего.

Она выдувает пузырь из слюней, это тошнотворно и в то же время завораживающе. То, как слюни выползают ей на губы, как она втягивает их обратно. Она наглая и в то же время ребячливая, все вместе. Хочу спросить ее, почему она так часто сидит тут одна, чем на улице лучше, чем дома, но она уходит. Перекидывает ноги на другую сторону ограды, спрыгивает и шагает в сторону одной из многоэтажек. Я смотрю ей вслед, она каким-то образом чувствует мой взгляд, догадывается, что я смотрю. Оглядывается и смотрит на меня через плечо, как будто спрашивая: «Чего надо?» Я улыбаюсь в ответ, она пожимает плечами. Я делаю еще одну попытку.

– Как тебя зовут? – выкрикиваю я.

Она останавливается, поворачивается ко мне лицом, ковыряет потертой кроссовкой землю. Раз, два.

– А тебя как?

– Милли, меня зовут Милли.

Она прищуривается – видно, что колеблется, но все-таки отвечает.

– Морган, – говорит она.

– Красивое имя.

– Плевать, – отвечает она, пускается бежать трусцой и скоро исчезает из вида.

По дороге к дому я все время повторяю ее имя, пробую его на вкус и, пока ищу в портфеле ключи, не могу сдержать радость. Я выстояла в стычке с Иззи и Клондин, я поговорила с девочкой на ограде. Я могу, я могу жить без тебя.