Мороженое в вафельных стаканчиках - Мария Ботева

Когда он вернулся, Людмилке было уже полгода, она сидела на полу и разговаривала со своими игрушками. Сестра взрослела очень быстро; мама сказала, это потому, что она растет без отца. Уже тогда она носила мою одежду, а потом ей и вовсе пришлось покупать новую. Конечно, папа не понял, кто это разговаривает с игрушками посреди комнаты. Кажется, он подумал, что это соседская девочка. Он так и спросил ее:

— Девочка, ты чьих?

— А ты? — задала свой вопрос Людмилка, которая тоже увидела папу впервые.

— А я сосед твой, Яков Петрович, — ответил папа и подарил Людмилке куклу. В этот раз он вернулся из неизвестных далей в новом костюме, с цветами и подарками. Видимо, он был в хорошем настроении и дарил подарки всем, кого встречал.

— Благодарю, а я Людмилка, — сказала она и стала играть с куклой.

Так и повелось. Первое время папа так и думал, что Людмилка — чья-то соседская девочка. Почему-то он не спрашивал, а где тот ребенок, которого все так ждали перед тем, как он отправился в неизвестные дали. Ему было стыдно, и он старался вообще поменьше разговаривать, чтобы не привлекать внимания. Однажды он пытался угадать, чья же это девочка? Вроде ни на кого из соседей не похожа. Тем не менее что-то знакомое в ней было.

А Людмилка, видимо, тоже думала, что папа — это не папа, а просто сосед. Правда, живет с нами в одной квартире, но чего только не бывает? Пусть.

Так мы и жили. Когда я училась в третьем классе, Илюха в пятом, Людмилка во втором, а остальные в своих классах, мама попросила Людмилку:

— Скажи папе, чтобы шел обедать.

Папа тогда снова недавно вернулся из неизвестных далей и вел себя очень скромно. Каждый раз его приходилось звать к столу. Сам он на кухне не появлялся.

Людмилка очень удивилась. Помню, она пришла ко мне и спросила, где найти папу. Мне было некогда разговаривать, и я буркнула что-то, чтобы она не баловалась, а поискала на диване, как всегда. Сестренка как-то очень расстроилась и сказала, что никогда не видела на диване папу. Мне было не до шуток, я рисовала лошадиные ноги. Что еще за шуточки — не было его там!

В тот день, видимо, все были чем-то заняты. У кого бы Людмилка ни спросила, где ей найти папу, все отмахивались и говорили, что им не до шуток. Когда начался обед, мама спросила, где папа, неужели ушел выбрасывать мусор?

— Я его не нашла, — сказала Людмилка.

Наступила тишина. Никто не мог ничего понять. Нигде кроме дивана последние дней пять наш папа не появлялся. Нина пошла в родительскую комнату. Через две минуты она вернулась на кухню вместе с папой.

— Папа? — удивилась Людмилка.

Оказалось, наш папа тоже не догадывался, что Людмилка — его родная дочь. Он удивился не меньше ее.

Весь вечер она плакала и спрашивала, почему мы скрыли, что Яков Петрович — ее папа. А папа молча лежал на диване. Утром он встал, разбудил Людмилку и куда-то увел ее. Мама осталась дома и весь день ходила в большой комнате из угла в угол. Мы тоже решили, что сегодня школа — не для нас. Только Витька поехал в свой интернат. Он понимал, что так к маме не будут придираться в совете по правам и воспитанию ребенка. Весь день дома было очень тихо. Все думали о том, что Людмилке рано уходить в неизвестные дали. Папа — другое дело. Но Людмилка…

А к вечеру они пришли вместе. Оказывается, папа решил показать Людмилке, как ведут себя настоящие отцы. Весь день он водил ее по городу, кормил мороженым, сахарной ватой. Они побывали в зоопарке, в цирке, покатались на каруселях в парке отдыха, брали напрокат лодку на городском пруду. Вернувшись, они молча прошли в дом, свалились на кровати и тут же заснули. Тогда-то Людмилка поняла, что у нее есть отец. Правда, больше он не брал ее ни в зоопарк, ни в кино. Ни разу.

Зато Илюха каждые каникулы ездил с Людмилкой в разные города. Мама сначала не хотела отпускать их вдвоем, но Илюха становился все старше и старше, и каждый раз они ездили все дальше.

— Мама, с какого он дерева упал? — спрашивала я, когда примеряла свою первую школьную форму. — Я же не люблю рисовать.

Папа решил отдать меня в художественную школу. Точнее, в школу с художественным уклоном.

— Ничего, полюбишь, — говорила мама. Она вдруг захотела, чтобы я рисовала. Папин энтузиазм заразил ее. И она тоже заболела этой идеей.

Чтобы и я привыкла к этой мысли, школьную форму мне купили еще в феврале. А учебный год, как известно, начинается в сентябре. Нормальные родители идут со своими детьми в магазины в самом конце августа. Известно, что в последнее лето перед школой дети очень сильно вытягиваются. Мои — как знали, что скоро я перестану расти. Просто я поняла, что форму для первого класса покупают только один раз, и всю весну и лето старалась не расти. А потом совсем разучилась. К тому же незадолго до покупки формы я сильно переболела, и мама боялась, что чем больше я буду, тем сильнее будут и мои болезни. Иногда она смотрела на меня, вздыхала и говорила: «Скоро ты вырастешь». А мне не хотелось расстраивать маму.

Задумка с этой школой была плохая, сразу скажу. Во-первых, здесь я должна была учиться не десять, а все двенадцать лет. Но зато выйти из школы настоящей художницей. Настоящей.

Все ученики с первого же дня должны были рисовать. Из моего ранца постоянно торчали кисти, руки по плечи были в краске. Позже мама догадалась сделать мне закрытый комбинезон из клеенки, чтобы не стирать форму каждый день. В комбинезоне было жарко, я постоянно потела. Выходила из класса и мгновенно простывала. Так что я пропускала много занятий и все время отставала в учебе. Стоило мне войти в троллейбус, как люди разбегались в разные стороны: краска часто оказывалась у меня на лице, причем в самых невообразимых сочетаниях. Папа предлагал сделать мне маску, но на это я не пошла. Мне не верилось, что когда-нибудь я смогу стать настоящей художницей.

Уже тогда я была заметно ниже своих одноклассников. Стыдно сказать, не только Илюха, мой младший брат, обогнал меня по росту. Уже и Людмилка, которая младше меня на шесть лет, догоняла, носила мои колготки. Перед мольбертом приходилось ставить скамеечку, но я все равно могла рисовать только землю и ноги, а до голов и неба не дотягивалась. Нет, художники должны быть высокими. По крайней мере, повыше меня.

Эти мои художества в школе терпели долго, восемь лет. Я не выдержала раньше. Через три года сказала маме, что ухожу в спортивный лицей, его как раз только что построили. Но оказалось, что туда берут только тех, кто хорошо развит физически, а меня даже из-за футбольного мяча было едва видно. В обычную школу меня тоже не взяли, подумали, что родители обманывают, привели какую-то девочку из детского сада и просят взять учиться. И даже не в первый класс, а сразу в четвертый. Новости! Пришлось заниматься художествами дальше.

Еле-еле я дотянула до пятого класса. А в пятом стало повеселее. К нам пришла новенькая. Кошкина. Не скажу, что это стала моя закадычная подруга. Но я не смеялась над ней, как это делали все. Иногда мы разговаривали о чем-нибудь. Нам было по пути, и почти каждый день мы возвращались домой вместе. Мне всегда было интересно, что она скажет в следующий момент.