Трактир «Разбитые надежды» - Владимир Свержин

– Не может быть, – прошептал он, словно прогоняя невероятную очевидность.

– Как тебя зовут? – спросила опешившего воина смелая чешуйчатая.

– Лешага, – не отрывая взгляда от картины, буркнул тот.

– А меня Зарина. – Она улыбнулась, оскаливая ряд клыков, которые смотрелись довольно устрашающе на покрытом темными чешуйками лице.

Лешага перевернул еще несколько страниц, а затем вдруг, неожиданно для самого себя, похвастался:

– У меня тоже есть картинка.

…Память вернула его на несколько лет назад. Вершина Гряды, продуваемая ветрами, мечущиеся языки костра в выдолбленной, буквально выцарапанной яме. Над огнем можно хоть немного согреть руки, заставить кровь прилить к пальцам, дальше ее уже проще разогнать по телу. Прыгай, кувыркайся до изнеможения, отрабатывай с Михой технику схватки без оружия. Так и голод унять легче, и согреться. Но к концу третьего дня голод уже кишки в такой узел завязывает, что куда там прыгать – встать сил нет. А не встанешь – окоченеешь. Как поднимались – и сам не мог понять.

Четвертая ночь подкралась на мягких лапах, так, что и не заметили. Да они уже ничего не замечали. Понять бы, в каком мире находишься. Словно нет ни Гряды с ее длинной, узкой, будто коровий язык, вершиной, ни ветра, пронизывающего до костей. Ничего. Леха пытался вернуть сознание на землю, даже руку почти сунул в огонь, но все впустую. Не понять уже, где верх, где низ. Мир вокруг качается, зыбкий, полный неясных пляшущих теней.

Леха видел себя окруженным какими-то незнакомыми людьми, все они смотрели на него, указывали пальцем, но не прикасались. Иногда протягивали руку, и он чувствовал, как чуть заметно колеблется воздух. А затем людей сменили чудовища, иногда знакомые, вроде огромных псов, иногда и вовсе ужасные, каких в прежнее время он и представить себе не мог. Стоял тогда, не шелохнувшись. Вокруг щелкали пасти с длиннющими клыками, шипели змеи, и яд стекал с их зубов; сгущавшиеся из мрака десятипалые мохнатые лапы тянули к нему острые когти, а он все стоял, не двигаясь, неведомо как сообразив, что сейчас лечь или даже сесть – это сдаться. Тогда-то все эти клыки, ядовитые зубы, когти, клювы вонзятся в него и растерзают в единый миг.

И он стоял, чувствуя, как, изгоняя накативший было страх, из глубины сознания поднимается неистовое радостное возбуждение. Какими смешными и нелепыми показались ему вдруг эти призрачные хищники. Он хохотал, и смех его эхом отдавался в равнине. И в этот миг появился он: крылья его в размахе были уж никак не меньше Лехиного роста, пучки длинных перьев над выпуклыми глазами, крючковатый, точно стальной, клюв, загнутые когти на коротких лапах. Обмерший в первый миг юноша сам не понял, почему обрадовался новому видению, шагнул навстречу ему и почувствовал, что птица как будто с размаху врезалась в него и… слилась с ним воедино. Он скрючился от острой боли, точно кто-то, проникнув внутрь него, начал по-хозяйски обживаться, расчищая себе место. Боль пронзила каждую клеточку, каждый нерв. Леха взвыл. И вдруг чья-то сильная рука встряхнула его за плечо.

– Очнись, Лешага![2]– рядом как ни в чем не бывало стоял хмурый, как обычно, Старый Бирюк. – Чего скулишь? – и, словно забыв о воспитаннике, пошел дальше к стоящему на четвереньках Михе. – Вставай, Бурый!

Тот обвел вершину ошалелым взглядом, словно недоумевая, как вообще здесь очутился.

– Вот, – Старый Бирюк ткнул пальцем в два узелка, лежащих у кострища. – Там лепешки и мясо. Только ешьте по чуть-чуть, иначе кишки в узел завяжутся. Вода во флягах, выживете. Попусту не плещите. – Он повернулся, собираясь уходить.

– А мы? Что нам делать? – спросил Лешага, отчего-то вдруг ощутив, что прежнее имя кажется ему глупым детским прозвищем, что оно теперь связано с ним не более, чем опавшая листва с голым деревом.

– Ступайте, – буркнул Старый Бирюк. – Мир широк, вы готовы по нему идти.

– Но как же?.. – начал было ученик.

Старый Бирюк остановился, точно предвидел вопрос.

– Что мог, я передал. – Он вдруг подошел к замершим в ожидании юношам. – Вот, смотрите. – Он вытащил из-за пазухи кожаный мешочек и достал маленькую картинку в видавшей виды жестяной рамке. На фоне заснеженных гор в светлом дворе неведомого роскошного здания, выставив одну ногу вперед, летел человек в небывало яркой одежде. Другие люди, облаченные так же, смотрели на него с почтением, сжимая в руках диковинное оружие. На постаменте из желтоватого камня, полная молчаливого величия и покоя, красовалась высеченная фигура какого-то странного человека с длинными ушами. – Мой учитель передал мне эту реликвию, выпуская в свет. Теперь я – вам. Это Шаолинь. Там живут мудрые люди, они знают и умеют куда больше моего. То, что я смог узнать и передать – лишь капля осеннего дождя в сравнении с озером их познаний. Найдите их. Я не смог. Все.

Лешаге показалось, что голос Старого Бирюка звучит как-то необычайно мягко, точно и не наставник, а отец говорит с ним.

– Ну, что застыли? Ступайте!

* * *

– Вот, это Шаолинь. – Лешага, замявшись, расстегнул ворот защитного костюма и стащил с шеи висевшую на шнурке реликвию.

Зарина поглядела на протянутое сокровище. Он сам недоумевал, зачем показывает чешуйчатой сокровенный дар учителя.

– Я знаю, – вдруг произнесла женщина, глядя на него.

– Знаешь? – у Лешаги перехватило дыхание.

– Да. У нас есть книга о нем. Только она на другом, непонятном языке. Погоди, я сейчас принесу.

Беспроглядная ночь висела над развалинами, упрятанными под землю, поросшую шипастым кустарником. Гнетущая тишина холодила душу. Лешага сидел на замшелом валуне на том самом месте, где еще совсем недавно кипел бой. Сейчас только измятая жестколистая трава, усеянная множеством кривых зацепок-серпов, да пятна крови на ней еще помнили о недавней схватке. Ни возов, ни мулов, ни водоносов, ни охраны, только эти быстро впитывающиеся в сухую землю пятна. Наступит день, и даже на траве, сухой, как вяленая рыба, их будет уже не разглядеть.

Леха сидел, обхватив колени руками, как давным-давно в детстве, когда школьный учитель, присланный из Бунка в их селение, рассказывал страшную историю о волнах, пришедших из далекого, сумеречного моря. За считаные часы они преодолели путь, который обычный караван делает за пять, а то и шесть рук дней. Впрочем, тогда люди двигались быстрее, он сам видел сегодня на картинке их странные безупряжные повозки. Учитель рассказывал и о каком-то оружии, от которого вырастали ужасающие огромные грибы; а потом, когда такой гриб умирал, образовывалось пропащее место на полдня, а иной раз на день пути вокруг. Те, кто жил там, пропадали, точно уносились в дым. От иных и пепла не оставалось. Амулеты же, как тот, что был у караванщика, там начинали возбужденно стрекотать, предупреждая хозяина о близкой опасности.