Проданная замуж - Хамфри Прайс

— Мамочка… — начала я.

— Чаландер, — сказала она, отмахнувшись от моей руки.

Я была шокирована — не тем, что она сказала, поскольку я понятия не имела о значении этого слова, но скорее тем, как она это сказала. Со мной никто никогда так не разговаривал, более того, никто из взрослых в детском доме никогда так не разговаривал с детьми. Но вокруг происходило столько всего — Манц протиснулся мимо меня с моим чемоданом, мать пошла к двери, — что я поспешила поздороваться с Меной, не раздумывая о резкой смене маминого настроения.

Мена обвила меня руками; я тоже ее обняла. Какое облегчение — хоть кто-то со мной приветлив! Я почувствовала, что мягкая теплота понемножку растапливает застрявший в горле комок. Мы перестали обниматься и широко улыбнулись друг другу. Я как раз собиралась заговорить с Меной, но тут мать опять сказала что-то своим новым, резким голосом. Сестра отскочила от меня, а потом потянула за собой в дом.

Мать прошла по темному коридору и вошла в комнату, видневшуюся за дверным проемом. Мена поплелась за ней, и я последовала ее примеру, замечая, как мрачно вокруг. В комнате, в которую мы вошли, почти не было мебели; ковра тоже не было. У одной из стен стояло низкое кожаное канапе, местами потертое и разодранное; на нем сидели незнакомка — девочка постарше, одетая так же как Мена, — и мальчик. Под окном, плотно закрытым шторами, не пропускавшими солнечный свет с улицы, стоял маленький деревянный стол. Все это приводило меня в замешательство: почему все такие неприветливые, почему тут так плохо пахнет, так темно и грязно? Но я хотела стать в этом доме своей, поэтому решила не задавать вопросов.

Мать присела на канапе рядом с маленьким мальчиком. Она не смотрела, что я делаю, не собиралась показывать мне мою комнату или что-нибудь в этом роде, но сказала что-то незнакомой девочке, и та обратилась ко мне. По крайней мере, она смотрела на меня, когда говорила, но я ни слова не понимала. Я вопросительно посмотрела на Мену. Девочка тяжело вздохнула и поднялась с канапе. Подойдя ближе, она посмотрела на меня сверху вниз.

— Меня зовут Тара, я твоя старшая сестра. Ты должна называть меня Баджи, — сказала она. — Ты должна пойти переодеться; мы не носим такую одежду. — Она презрительно указала на мое самое красивое платье, которое я с такой гордостью надела утром, и меня вдруг захлестнуло волной стыда из-за своей одежды. — Видишь, мы не оголяем ноги. Что-то ты плохо стараешься приспособиться.

С этими словами она отвернулась, снова села на канапе и недружелюбно на меня уставилась, отчего я почувствовала себя еще хуже. Мое лицо запылало от испытанного унижения, и я подумала, что, наверное, сделала что-то не так, вот только не знала что. Я разрывалась на две части: мне нужно было понять, что я такое сделала, но не хотелось, чтобы мать оборвала меня, как это произошло у входа в дом.

К счастью, на выручку пришла Мена. Она потянула меня за руку и сказала:

— Пойдем, я отведу тебя наверх и помогу переодеться.

В это время в комнату вошла еще одна молодая женщина. Она бросила на меня взгляд и что-то сказала Таре-Баджи, которая вместо ответа безразлично махнула рукой в мою сторону. Я сказала:

— Хорошо, — гадая, чего еще может ждать от меня Тара.

Молодая женщина подошла ко мне, и я поступила так, как меня учили.

— Здравствуйте, — произнесла я, надеясь, что голос не выдаст, не покажет, насколько я расстроена.

На стоявшей передо мной женщине была такая же одежда, как и на остальных, но, кроме того, ее голова была покрыта шарфом, а волосы заплетены в толстую косу, свисавшую через плечо. Она улыбнулась мне — первая, кто сделал это после того, как Мена встретила меня на пороге, — и сказала что-то, чего я не поняла.

С канапе отозвалась Тара:

— Это Ханиф. Она замужем за Паджи, и ты должна называть ее Бхаби.

Я просто улыбнулась Ханиф, озадаченная и взволнованная. Я удивилась словам Тары. Кто такой Паджи? Ханиф тоже моя сестра? Я представляла свою семью совсем по-другому: они все оказались намного старше меня, никто не обратил внимания на миленькое платье, которое я надела специально ради этого дня, и, за исключением Мены, никто не сказал мне ни единого ласкового слова.

Тут Мена напомнила:

— Пойдем, тебе надо переодеться.

Мне хотелось сказать сестре, как я рада, что она здесь, а еще, что на этот раз не она, а я немного трушу, но она вышла из комнаты впереди меня и быстро направилась к крутым ступенькам. Я пошла следом. На втором этаже оказалось три двери: одна перед нами, одна слева и одна справа. Было темно, поскольку двери были закрыты, а окон не было. Мена повела меня в комнату слева. Там не так дурно пахло, как внизу, потому что окно было открыто. Я обнаружила две огромные кровати, шкаф и темный обветшалый ковер на полу. На стенах не было ничего, кроме зеленоватых пятен под потолком.

Я спросила:

— Что такое? Почему все такие сердитые?

Но Мена пропустила мои слова мимо ушей.

Она указала на кровать рядом с окном и сказала:

— Ты будешь спать здесь со мной. Баджи спит на второй.

На матрасе не было простыни, вместо этого в ногах были свалены в кучу старые одеяла. Была еще подушка, серая и покрытая пятнами. Мне не хотелось даже садиться на эту кровать, не то что спать на ней. Я стала подумывать о том, чтобы вернуться в детский дом и попросить несколько простыней и свои хорошенькие одеяла. И забрать еще свои постеры, чтобы стены не выглядели такими голыми.

Радостное волнение, переполнявшее меня по дороге сюда, рассеялось, и теперь я готова была расплакаться: я ожидала совсем не этого. К тому же мне не хотелось спать в одной комнате с Тарой, которая казалась суровой и слишком взрослой.

— Сколько лет Таре, то есть Баджи? И кто спит в остальных комнатах? — спросила я, подумав, что, возможно, где-нибудь есть аккуратная кроватка, на которой я могла бы спать.

— Баджи почти двенадцать. В соседней комнате спит Сайбер. Но не ходи туда — он терпеть не может, когда кто-то заходит к нему в комнату. А Ханиф и Паджи спят в третьей комнате.

Снова это имя.

— Кто такой Паджи? И где спит мать? И кто этот маленький мальчик внизу?

Мена рассмеялась.

— Эй, потише; не волнуйся, я все объясню. Мать спит внизу. Она начинает задыхаться, если поднимается по ступенькам, поэтому она спит на канапе с Салимом.

Я не поняла и только покачала головой.

Мена подошла ко мне и обняла одной рукой.

— Не грусти так, — сказала она, пытаясь обнадежить. — Я рада, что ты здесь, теперь мне есть с кем поговорить. Я знаю, ты не понимаешь языка, поэтому я научу тебя. Если постараешься, у тебя все будет хорошо.

Мне тут же вспомнились прощальные слова тетушки Пегги: будь хорошей девочкой. Я слабо улыбнулась Мене.