Разведка Сталина на пороге войны. Воспоминания руководителей спецслужб - Павел Анатольевич Судоплатов

в мае-июне 1941 года. Они лично докладывали разведывательные и контрразведывательные материалы. Однако самые убедительные данные о сроках нападения появились за два-три дня до начала войны. Их немедленно доложили на самый «верх». Это были записи разговоров Шуленбурга, который прямо говорил, что он очень пессимистично настроен в отношении военных планов Гитлера, связанных с Россией. Эта запись легла на стол Сталину и окончательно убедила советское руководство, что война разразится в самое ближайшее время. Сейчас известно также, что при встрече А. Щербакова с секретарями райкомов партии в Москве 20 июня 1941 года он советовал не выезжать в выходные дни из Москвы, ибо ожидается нападение Германии.

Я с большим уважением отношусь к нашим видным военачальникам — маршалу Советского Союза Г. Жукову и адмиралу Н. Кузнецову, однако им не следовало бы упрекать друг друга в пренебрежении данными разведки. Например, Кузнецову, который в записке Сталину излагал сообщение военно-морской разведки о сроках нападения, приписывают вину за дезориентацию руководства о сроках нападения немцев. Дело в том, что Кузнецов действительно сообщал о неподтвердившихся сроках, но, к сожалению, каждый раз цитирование документов в нашей исторической и мемуарной литературе подчинено конъюнктуре. Жуков упрекает Кузнецова в том, что капитан первого ранга Воронцов, наш военно-морской атташе в Берлине, докладывал ему о действиях немецкого командования, опираясь на данные нескольких источников, дававших разные сообщения. Но ведь не процитирован весь документ, где говорится, что источники информации ненадежны и дано задание перепроверить их, после чего эти сведения не подтвердились. О том же самом идет речь и в записках генерала Голикова — что сведения о начале войны, поступавшие в марте-апреле 1941 года, действительно оказались неточными.

Существенное значение имеет и то, что доклады Голикова и Кузнецова весной 1941 года направлялись Сталину в то время, когда немецкие силы не были еще полностью развернуты по нашей границе и вопрос о немедленном начале военных действий не стоял. Генштаб верно оценивал возможности противника и делал правильные выводы. По складывающейся ситуации начало военных действий представлялось маловероятным до июня. Нельзя не осуждать распространенное сегодня явление, когда многие публицисты произвольно и безответственно цитируют важнейшие документы нашей истории. И, как правило, занимаются этим те, кто в своих предыдущих публикациях давал иные «исторические» оценки роли КПСС, характеру и особенностям предвоенной обстановки.

Однако нельзя не сказать и о крупных просчетах нашей разведки. Довольно часто муссируется вопрос о том, что Сталин дал указание о развертывании главных сил танковых и механизированных соединений Красной армии для отражения главного удара противника на Юго-западном направлении, поскольку имелось в виду, что немцам нужны были нефть, украинский уголь, запасы зерна и т. д. для длительной войны с Советским Союзом. На самом же деле мы переоценивали группировку немецких войск, противостоящую нам на юго-западе, в результате чего Южный фронт вынужден был в начале июля отойти. Несмотря на очень серьезную агентурную сеть, которую мы имели в Румынии, была получена мифическая информация о значительно превосходящих силах немцев и румын на Южном направлении, состоящих из 40 пехотных и 13 танковых и моторизованных дивизий.

Неправильная оценка нашей разведкой обстановки в Бессарабии, как мне самокритично рассказывал нарком госбезопасности Молдавии, впоследствии начальник особого отдела Южного фронта Н. Сазыкин, в критический момент начала войны обусловила невысокую эффективность действий войск Южного фронта, несмотря на то что противник, как оказалось, не имел превосходящих сил. Несомненно, это оказало неблагоприятное влияние на развитие событий на всем Юго-западном направлении.

Историкам разведки предстоит еще большая работа: сравнить поступавшую в Москву разведывательную информацию с картиной реальных сроков развертывания сил фашистской Германии весной и в начале лета 1941 года. Как следует из дневников начальника сухопутных войск Германии генерала Гальдера, изданных у нас, приказ немецкого верховного главнокомандующего о нанесении удара по Советскому Союзу в соответствии с планом «Барбаросса» появился только 10 июня. До наших разведчиков об этом доходили лишь отголоски. В целом обстановку мы оценивали верно, понимая, что дело идет к войне, но когда речь зашла об объяснении причин столь противоречивых разведывательных данных, здесь надо прямо сказать, руководство наркоматов внутренних дел, госбезопасности и разведки, будучи вызванным на ковер, не нашло должного ответа. К сожалению, новое поколение руководителей советской разведки не извлекло из этого уроков, повторив сходные ошибки в ходе событий накануне арабо-израильской войны в июне 1967 года.

Начало войны

Первые испытания

О начале военных действий руководители служб и направлений НКГБ узнали от Меркулова в 3:00 в ночь на 22 июня. На срочном совещании — в связи с выполнением ответственных поручений — отсутствовали Фитин и Федотов. В тот день они находились за городом. Наиболее решительно повел себя Михеев, который немедленно сообщил о том, что в особых отделах армий и флотов имеются исчерпывающие инструкции о перестройке оперативной работы в условиях военного времени. Сообщение Меркулова, разумеется, не было неожиданным. Указания о боевой готовности, об обострении ситуации были переданы по линии органов НКВД и НКГБ 18, 19 и 20 июня 1941 года как в территориальные подразделения, так и по линии военной контрразведки, а также в штабы и командованию пограничных и внутренних войск, дислоцированных на Украине, в Белоруссии и Прибалтике.

Там боевая готовность была объявлена фактически 21 июня в 21:30, то есть до получения санкционированной Сталиным известной директивы наркома обороны. По линии разведки мы также отправили предупреждение об обострении обстановки в Берлин, где посол Деканозов утром 21 июня отдал распоряжение персоналу не покидать без специального разрешения территорию наших миссий за границей и всем сотрудникам докладывать о месте своего нахождения.

В тот же день в Берлин поездом прибыл ряд сотрудников нашей разведки, вызванных из Франции, Дании и Италии. На вокзале их встречал резидент Кобулов.

Надо сказать, что проявленные на местах собранность и дисциплинированность позволили нам без особых проблем быстро эвакуировать свой аппарат по дипломатическим каналам. Настороженность, которую мы проявляли перед войной, предполагая возможность вторжения немцев в наши консульства, положительно сработала и при уничтожении всех средств шифросвязи в Берлине, Париже, Риме, Копенгагене. К сожалению, финнам удалось захватить ряд средств шифропереписки, в том числе кодовую книгу в нашем консульстве в Петсамо. Позже, в 1944 году, финская разведка передала эти материалы английским и американским спецслужбам. Это положило начало почти тридцатилетней операции английских и американских криптографических служб по дешифровке переписки резидентур советской военной разведки и НКВД из США, Швеции, Англии, Турции, Болгарии с Центром в 1941–1946 годах.

Но мы допустили ошибку, понадеявшись, что наши резидентуры в Западной Европе, получив предупреждение, правильно сориентируются и перестроят свою работу на военный лад. Как оказалось, даже опытные работники разведки, находившиеся за кордоном, имели очень смутное представление о