Золушка и Дракон - Елена Михалкова

– Да ничего особенного. Любку выдали замуж за лесника, сплавив таким образом с глаз долой. Ничего о ее жизни больше не известно, кроме того, что в браке у нее родился единственный ребенок, мальчик. Графиня смягчилась характером, но отношения ее с Николаем Александровичем безвозвратно испортились, и с тех пор они жили как чужие люди. Граф увлекся охотой, хотя хорошим охотником так никогда и не стал. Однажды его лошадь понесла, и Николай Александрович разбился насмерть. Обычные судьбы, ничего выдающегося. Самое интересное в этих людях то, что они жили здесь до нас. Голубушка моя, можете быть уверены: призраков, звенящих кандалами, в вашем подвале не найдется.

Но, несмотря на все заверения доктора, от его рассказа у меня осталось гнетущее чувство. И, честно говоря, я была рада той крысе, что испугала Лидию.

Так что исследование подвала провалилось. Хорошо еще, сказал Олег, услышав рассказ, что обошлось без жертв.

Тогда все сделали вид, что приняли его слова за шутку, но два дня спустя Лидия подошла к окну в столовой – поправить сбившуюся штору – и тяжелая деревянная гардина вдруг плавно поехала вниз. Лидия замешкалась, и Григорию пришлось подскочить к ней и дернуть на себя, иначе она так и стояла бы, зачарованно глядя на падающую гардину.

А балка на чердаке, едва не свалившаяся Кларе Ивановне на голову! После этого случая наша хозяйка стала твердить о том, что мы хотим извести ее.

И ни один из нас не нашелся что ответить на это.

Сегодня, собираясь на завтрак, я уронила стул и сшибла лампу с буфета. Это старинный буфет, он стоит на четырех когтистых львиных лапах, растопырив их в стороны, и я не могу пройти мимо, чтобы не запнуться об одну из них. Мне кажется, что буфет вот-вот отзовется свирепым рыком, но он только страдальчески скрипит в ответ.

Пока я восстанавливала порядок в отведенной нам комнате, завтрак уже начался. Я поспешно заправила волосы, выбившиеся из-под чепца, одернула юбку и отправилась вниз, в столовую.

К счастью, сегодня Клара Ивановна разрешила разговаривать. Если бы выпал молчаливый день, мое опоздание стало бы поводом для криков, но, поскольку все беседовали, я не навлекла на себя ее гнева.

Глубокий реверанс, в котором я присела перед хозяйкой, вышел не слишком грациозным. Но Клара так увлеклась, слушая спор Григория и Лидии, что ей было не до меня: она царственно взмахнула рукой, и я с облегчением пробралась на свое место и стала следить за разговором.

– Тебе этого не понять, – густым красивым басом сказала Лидия и бросила на брата высокомерный взгляд. – Ты так же далек от поэзии, как помоечный голубь – от райских островов.

– О-о, значит, ты у нас райская птица! – уязвленный Гриша принялся теребить завитки черной бороды и, кажется, едва не вырвал из нее клочок. – А твои острова, очевидно – творения, которыми ты осчастливливаешь публику!

– Да! Я дарую им радость!

Она вся напряглась и прислушалась к себе, словно курица, готовящаяся снести яичко. Для нас счастливый момент прошел незамеченным, но в Лидии что-то свершилось – она слегка выкатила глаза и провозгласила:

– Все ждут моих стихов неслышных! Они цветам подобны вишни!

– Вишни?! – воскликнул Гриша. – Подобны! За те чудовищные вирши, которые ты плодишь по любому поводу, тебя надо лишить права писать! Что ты сочинила для последнего заказа? А? Нет, прочти, прочти!

Лидия, сдержанно улыбнувшись, сделала жест, говорящий о том, что истинному творцу не нужно признание толпы. Но унять брата ей было уже не под силу.

– Не помнишь… – злорадно протянул Гриша. – А я помню!

Он встал, вытянулся во весь небольшой рост и с выражением, точно мальчик на утреннике, продекламировал:

– Мы поздравляем начальника нашего!

Нет его лучше и нет его краше!

Весь наш отдел юридический

Уважает ваш характер нордический!

Олег загоготал. Клара Ивановна с сокрушенным видом покачала головой.

Лидия, слегка покраснев, отложила вилку и уставилась на брата воловьими глазами. Она больше и массивнее него в два раза, Григорий рядом с ней – просто карлик, и временами я опасаюсь, что она может прихлопнуть его как шмеля. Правда, подозреваю, что ей не хватит прыти: Лидия двигается неторопливо, с величавостью вдовствующей королевы, а Гриша – живчик, вечно скалящий острые зубы из черной курчавой бороды. Похожи у них лишь носы: крупные картофелины, только у Гриши – пористая, в красноватых прожилках, а у Лидии – безупречного оливкового цвета, ровная и гладкая.

– Ты смешон со своей завистью, – с достоинством проговорила она. – Творческой востребованности всегда завидуют. Но мне жаль, что ты не нашел в себе сил справиться с этим разрушающим чувством.

Гриша криво усмехнулся. Кажется, сестре удалось его поддеть: «творческой востребованностью» он похвастаться не может, и в этом одна из причин его желчности.

Дело в том, что Григорий – несостоявшийся режиссер. В оправдание своих неудач он ссылается на сложные обстоятельства, могущественных завистников, интриги… Конечно, его не устраивает место руководителя театрального кружка в детском доме творчества, и он отчаянно пытается выделиться, рьяно привлекая в театр новых подростков и надеясь, что о «студии Гейдмана» вот-вот начнут писать. Однако этого не происходит вот уже пятнадцать лет, и вряд ли что-то изменится в ближайшие пятнадцать.

А вот Лидия – настоящая сложившаяся поэтесса. В доказательство этого она может предъявить томик стихов. «Томик» представляет собой тонкую брошюрку, на обложке которой красиво выведено: «Лидия Гейдман. Ручей моей души». Эту книжку Лидия издала за свой счет тиражом в семьсот экземпляров. Пятьдесят штук ей удалось пристроить по знакомым, еще двадцать забрал из жалости владелец небольшого книжного магазина, с которым она познакомилась на поэтической встрече (другого автора), а остальные хранятся у Лидии в книжном шкафу. На полке стоят Пушкин, Блок, Ахматова – и шестьсот тридцать книжек Лидии Гейдман.

Но мир суров к таланту, и Лида не может зарабатывать поэзией. Поэтому она пишет на заказ стихи к разным праздникам. Сперва Лидия говорила об этом стеснительно, как возвышенный человек, вынужденный опускаться до грязной и грубой работы, но со временем пришла к выводу, что таким образом она несет поэзию в массы, и даже возгордилась.

– Завидовать? Тебе? Да я бы сгорел со стыда, если бы подписался под теми несусветными стишатами, которые ты плодишь в невероятном количестве! – сказал Григорий, подцепляя вилкой кусок ветчины. – Клара Ивановна, вы знаете, что Лида осваивает классику?

– В каком смысле?

– Безжалостно эксплуатирует нетленки гениев, прививая к стволу их таланта обильные ветки своей графомании.

– Что ты городишь?! – возмутилась Лидия.

Гриша невозмутимо отправил в рот ветчину, прожевал ее и утерся салфеткой.

– А кто на восьмое марта накропал на заказ двадцать четверостиший? Я, что ли? Вот, послушайте: «Восьмое марта! День чудесный! Вставай скорее, друг прелестный! Тебя, желанья воплотив, мужской встречает коллектив!»