Будешь моей, детка - Анастасия Градцева

Слышу смех, голоса, пошлые выкрики. Кто-то нас фотографирует, а кто-то даже, кажется, снимает мой позор на видео.

Но Соболевскому словно плевать на всех. Он бесцеремонно проводит большим пальцем по моим губам. Гладит, очерчивая их контур, а потом настойчиво размыкает подушечкой пальца губы, проникая внутрь, и я случайно касаюсь его кончиком языка. Ощущаю горьковатый, отдающий сигаретами вкус его кожи.

Вздрагиваю, поднимаю глаза. Мой взгляд встречается со взглядом Соболевского, и у меня останавливается дыхание, потому что в нем уже не ярость. Какое-то другое чувство. Но столь же дикое, темное и еще более опасное. У меня странным образом тяжелеет внутри, словно это темное и страшное проникло и в меня тоже.

— Бесишь, — выдыхает он почти беззвучно, вздергивает меня на ноги и впивается в мой рот, грубо проникая внутрь языком. Целует, а потом резко отталкивает и показательно сплевывает на ступени слюну.

— План по благотворительности я на этот год выполнил! — громко объявляет Соболевский всем собравшимся зрителям.

Его поддерживают дружным смехом.

— Эй, Соболь, ты ж ее трахнуть хотел! — кричит кто-то.

— Тебя, блядь, не спросил, — скалится он. — Сам разберусь, кого мне ебать. Вот ты, кстати, подойдешь!

Соболевский хватает какую-то девку и показательно ее приобнимает. Она визгливо смеется и идет вместе с ним в универ. Двери там уже открыты. На меня Соболевский даже не оглядывается.

А я стою там, где он меня оставил. Никак не реагирую на похабные шутки и тупые вопросы, обращенные ко мне, поднимаю сумку, отряхиваю ее и просто жду, пока толпа на крыльце рассосется. Во рту все еще его вкус. Если можно изнасиловать поцелуем, то Соболевский сейчас со мной это сделал. Я чувствую себя грязной. Грязной, бедной и ничтожной. Может, и правильно, что я скоро вылечу из этого престижного университета. Мне тут не место. Кто я и кто они?

Буду учиться на медсестру или на учителя начальных классов, а потом пойду работать в поликлинику или школу. Или в автосервис, где работают родители. Там хотя бы зарплата чуть повыше, чем у бюджетников.

— Нет, — вдруг говорю я сама себе. Тихо, но твердо. — Ну уж нет.

И звоню по тому самому телефону, который я нашла ночью. ***

Контора, куда я еду устраиваться, находится на другом конце города. Почти час дороги с тремя пересадками! Это жутко выматывает! Хоть я и заехала домой после университета переодеться, но выгляжу сейчас не лучшим образом. Блузка прилипла к спине, волосы взлохмачены, а на лице видны все мои переживания и бессонная ночь.

Покружив по незнакомому району и найдя наконец нужный мне дом, я достаю карманное зеркальце и, как могу, привожу себя в порядок. Приглаживаю встрёпанные волосы, щипаю себя за бледные щёки, чтобы на них появился хоть какой-то румянец. А губы можно не трогать, они и без того алые и припухшие. Натертые щетиной. До сих пор.

Вздрагиваю, вспоминая наглый язык, который хозяйничал у меня во рту, и жесткие губы, так уверенно прижимающиеся к моим. Соболевский не нежничал со мной, был груб и резок, но… Но я почему-то вспоминаю снова и снова и сам поцелуй, которым наглый мажор явно хотел наказать меня, и его руки, которые гладили меня по спине и затылку и были неожиданно бережными для того, кто предлагал мне отсосать ему на крыльце университета.

— Кто? — спрашивает хриплый, но определённо женский голос в домофоне.

— Это Оля. Васильева, — торопливо отвечаю я. — Я вам звонила, по поводу работы.

— Второй этаж, кабинет 13. В конце коридора, — сухо информирует она меня и отключается.

Дверь пищит, открываясь, и я вхожу. Это не похоже на сияющий стеклом и металлом офисный центр. Скорее на какой-то старый дом, в котором вместо квартир — кабинеты. И на каждом табличка. Маникюр, парикмахер, нотариус, ломбард…

Я поднимаюсь на второй этаж по лестнице и сразу вижу тринадцатый кабинет. Надпись на нем ни о чем мне не говорит: агенство «Pretty woman».

Я стучусь, мне кричат:

— Входите, не заперто.

Делаю короткий вдох, одёргиваю юбку, блузку, поправляю волосы и вхожу, стараясь выглядеть максимально взрослой и серьезной.

На подоконнике у открытого окна сидит нога на ногу женщина и курит, стряхивая пепел в горшок с цветком.

— Привет, Оля Васильева, — говорит она. — Я Рита. Щас, докурю — и поговорим.

В несколько затяжек приканчивает сигарету, спрыгивает с подоконника и подходит ко мне. Критически рассматривает, просит повернуться, поднять руки, потом открыть рот. Она что, реально смотрит на мои зубы? Кошмар! Никогда не думала, что наниматься на работу так унизительно.

Я в полном шоке, но послушно выполняю все, о чем меня просят. И Рита вроде бы остается довольной.

— Ты говорила по телефону, что английский хорошо знаешь?

— Очень хорошо. Я на нем учусь.

— Отлично, это прям отлично. Подожди… А восемнадцать-то хоть есть тебе? — спрашивает она с сомнением. — А то личико у тебя больно свежее.

— Девятнадцать уже.

— Лады. Грудь тройка?

— Эээ… да.

— Шрамы на теле есть от ран или операций? Татуировки? Пирсинг?

— Ничего нет.

— Ну и супер, умничка. Мы с большими шрамами совсем не берем, а татухи к твоему типажу не подходят. Ты у нас девочка-одуванчик будешь, правда?

Рита хрипло смеется, а я не очень понимаю, о чем она, но натужно улыбаюсь.

— Так, Оль, слушай, — переходит она на деловой тон. —  Оформляем тебя по тэка (прим.трудовой кодекс), как консультанта на минималку, чтобы не прикопались. Но за работу получаешь наличкой. Процент менеджеру. Первый раз пятьдесят отдаешь, потом если все нормально идет, уже сами договоритесь.

— А сколько денег? — спрашиваю я робко. Мне не очень нравится идея, что зарплата будет в черную, но при этом думаю о том, что так должно больше выйти.

— Ну… — она задумывается. — Я бы сказала тридцать-пятьдесят штук за пару часов. Начать стоит с этого.

— Тридцать тысяч рублей? Так много? — я не верю своим ушам.

— Это разве много? — хмыкает Рита. — Отнимай процент, да еще плюс расходы, причем не маленькие. Анализы сдаешь каждый месяц, раз в год полный чекап. Это все за свой счет. Одежду можно у нас брать, если на заказ едешь, но под залог. И лучше своей потом обзавестись. Белье только свое, и