Утерянные победы. Воспоминания фельдмаршала - Эрих фон Манштейн

Затем колесо судьбы снова повернулось. На сцене империи появился Адольф Гитлер. Все изменилось. Коренным образом изменились и наши отношения с Польшей. Империя заключила пакт о ненападении и договор о дружбе с нашим восточным соседом. Мы были освобождены от кошмара возможного нападения со стороны Польши. Одновременно, однако, охладели политические чувства между Германией и Советским Союзом, ибо фюрер, с тех пор как он начал выступать перед массами, достаточно ясно выражал свою ненависть по отношению к большевистскому режиму. В этой новой ситуации Польша должна была чувствовать себя свободнее. Но эта большая свобода не была теперь для нас опасной. Перевооружение Германии и серия внешнеполитических успехов Гитлера делали нереальной возможность использования Польшей своей свободы для наступления против империи. Когда она изъявила свою даже несколько чрезмерную готовность принять участие в разделе Чехословакии, возможность ведения переговоров по пограничному вопросу казалась не исключенной.

Во всяком случае, ОКХ до весны 1939 г. никогда не имело в своем портфеле плана стратегического развертывания с целью наступления на Польшу. Все военные приготовления на Востоке носили до этого момента чисто оборонительный характер.

Война или блеф?

Неужели осенью 1939 г. дело должно было зайти так далеко? Хотел ли Гитлер войны или он, как осенью 1938 г. в отношении Чехословакии, собирался применить крайние меры, использовав угрозу военной силы для разрешения данцигского вопроса и вопроса о коридоре, подобно тому, как он в свое время поступил в судетском вопросе.

Война или блеф, вот в чем заключался вопрос, по крайней мере, для того, кто не был знаком с подлинным развитием политических событий и, прежде всего с намерениями Гитлера. А кого вообще Гитлер знакомил со своими действительными намерениями?

Во всяком случае, те военные меры, которые были приняты в августе 1939 г., вполне могли, несмотря на существование плана развертывания «Вейс», иметь своей целью усиление политического давления на Польшу, чтобы заставить ее пойти на уступки. Начиная с лета, по приказу Гитлера велись лихорадочные работы по созданию «Восточного вала». Целые дивизии, в том числе и 18 дивизия, постоянно сменяя друг друга, перебрасывались на несколько недель к польской границе для участия в строительстве этого «Восточного вала». Какой же смысл имело такое расходование сил и средств, если Гитлер хотел напасть на Польшу? Даже в том случае, если он, вопреки всем заверениям, рассматривал возможность ведения войны на два фронта, этот «Восточный вал» воздвигался не там, где это было необходимо. Ибо в таком случае для Германии всегда было бы единственно правильным в первую очередь совершить нападение на Польшу и повергнуть ее, на западе же ограничиваться оборонительными боями. О противоположном решении – наступление на западе, оборона на востоке – при существовавшем тогда соотношении сил не могло быть и речи. Для наступления на западе тогда не существовало также никаких планов, да и не велось никакой подготовки. Итак, если строительство «Восточного вала» в создавшейся в то время обстановке и имело какой-либо смысл, то он, очевидно, заключался только в том, чтобы оказать на Польшу давление путем сосредоточения крупных масс войск на польской границе. Начавшееся в третьей декаде августа развертывание пехотных дивизий на восточном берегу Одера и выдвижение танковых и моторизованных дивизий в районы сосредоточения, вначале западнее Одера, не должны были обязательно рассматриваться как действительная подготовка к наступлению, а могли являться средством политического нажима.

Как бы то ни было, программа обучения войск в мирных условиях продолжала спокойно осуществляться. 13-14 августа 1939 г. в Нейгаммере я проводил последние учения моей дивизии, которые завершились прохождением войск перед генерал-полковником фон Рундштедтом. 15 августа 1939 г. проводились большие артиллерийские учения во взаимодействии с авиацией. При этом произошел трагический инцидент. Целая эскадрилья пикирующих бомбардировщиков – очевидно, неверно была указана высота слоя облаков – во время пикирования врезалась в лес. 16 августа 1939 г. проводилось еще одно полковое учение. Затем подразделения дивизии возвратились к местам своего расквартирования, которые им, правда, через несколько дней пришлось оставить, чтобы двинуться к границам Нижней Силезии.

19 августа генерал-полковник фон Рундштедт и я получили приказ 21 августа прибыть на совещание в Оберзальцберг. 20 августа мы выехали из Лигница (Легница) автомашиной до района Линца, где мы переночевали у моего зятя, имевшего там имение. 21 августа утром мы прибыли в Берхтесгаден. К Гитлеру были вызваны все командующие группами армий, а также командующие армиями со своими начальниками штабов и соответствующие им по должности, командующие авиационными и военно-морскими соединениями.

Совещание или, скорее, речь, с которой Гитлер обратился к военачальникам, – он не допускал больше никакого обсуждения после событий, которые имели место в прошлом году перед чешским кризисом во время совещания с начальниками штабов, – была произнесена в большом зале замка Берггоф, из которого открывался вид на Зальцбург. Незадолго перед приходом Гитлера появился Геринг. Мы были поражены его видом. Я считал, что мы приглашены на серьезное совещание. Геринг, по-видимому, явился на маскарад. На нем была белая рубашка с отложным воротником и зеленый кожаный жилет с большими желтыми пуговицами, обтянутыми кожей. Картину дополняли брюки до колен и длинные шелковые носки серого цвета, которые сильно подчеркивали огромные размеры его икр. На фоне этих тонких носков выделялись массивные ботинки. Но все, безусловно, затмевал украшавший его живот кинжал, болтавшийся на поясе из красной кожи, щедро отделанном золотом, в ножнах из кожи такого же цвета, с золотыми украшениями. Я мог только шепнуть моему соседу генералу фон Зальмуту: «Толстяку, видно, поручена „охрана зала“?

Обвинением на Нюрнбергском процессе по делу германского Генерального Штаба были представлены различные так называемые «документы» о речи Гитлера на этом совещании. В одном из них утверждалось, что Гитлер в своей речи употреблял самые сильные выражения, и что Геринг от радости в связи с предстоящей войной якобы вскочил на стол и воскликнул «Хайль». В этом нет ни грана истины. Гитлер не произносил тогда и таких слов, как «я боюсь, что в последний момент какой-нибудь стервец придет ко мне с предложением о посредничестве». Речь Гитлера, правда, была выдержана в духе ясной решимости, но он был слишком хорошим психологом для того, чтобы не знать, что ругательствами или тирадами нельзя воздействовать на людей, которые присутствовали на этом совещании.

Содержание его речи в основном правильно изложено в книге Грейнера «Руководство вооруженными силами Германии в 1939-1943 гг.». Грейнер основывается при этом на устной передаче содержания этой речи полковником Варлимонтом для журнала боевых действий и на стенографической записи адмирала Канариса. Заслуживают внимания также некоторые записи из дневника генерал-полковника Гальдера, хотя мне представляется возможным, что в дневнике, как и в передаче содержания полковником Варлимонтом и Канарисом, есть и высказывания, которые они слышали от Гитлера при других обстоятельствах.