Обед с режиссером - Марк Эзрович Виленский

— Обратись-ка ты, бедная Эвридика, к философу Хрисанпу. Головастый старик и, говорят, приглашаем порой на виллу к самому.

Философ-идеалист Хрисанп проживал в бочке без всяких удобств — философы любят выпендриваться перед населением. Впрочем, некоторые удобства в бочке все-таки имелись. Во-первых, за проживание в ней не надо было вносить квартплату. А во-вторых, когда жильцам ближайшего дома надоедало глазеть на желтые стариковские пятки, торчавшие из бочки, жильцы говорили философу: «А ну, катись, старик, отсюдова». И он катился в соседний двор. Ему не надо было пользоваться услугами разных транспортных бюро и контор по перевозке мебели — толкнул бочку ногой, и обитель покатилась на новое место жительства. Согласитесь, что это в самом деле очень удобно.

Всклокоченный старикашка вылез из своей обители и выслушал Эвридикины горести.

— Понимаешь, Хрисанп, все наше семейство — вруны. Ну, это у нас игра такая — мы говорим словами противоположного смысла, а понимаем, как надо. Ну, к примеру, если я говорю мужу: «Я люблю тебя одного, Нарциссий», — он от ревности скрежещет зубами и грозит мне кулаком. А чтобы его утешить, я гаркаю ему в лицо: «Надоел ты мне, старый черт, хуже горькой редьки», — он расцветает от удовольствия. Но, к сожалению, мы так заигрались и заврались, что я стала говорить в обратном смысле с соседками, а Нарциссий и того хуже — с начальством в ареопаге. Он дал обещание перевыполнить план по выпуску сандалий, хотя прекрасно знал, что гады-поставщики, как всегда, сорвут поставки подошв из сандалового дерева. Так и вышло, а архонт разозлился и заточил моего мужа за невыполнение обязательств.

— Умолкни, женщина, достаточно, я уже вылущил зерно здравого смысла из твоей риторической шелухи, — остановил ее философ.

Он поставил бочку на попа, хлопнул по днищу ладонью и сказал:

— Деньги на бочку! Я спасу твоего мужика.

Эвридика вытащила из сумки пригоршню драхм и передала философу.

— Сегодня я продумаю концепцию защиты несчастного Нарциссия, а завтра спозаранок отправлюсь к самому, — пообещал философ. — В полдень заходи, все узнаешь.

 В полдень на следующий день Эвридика с бьющимся сердцем вбежала во двор, где оставила вчера Хрисанпа. Старик носился вокруг своей бочки, словно его преследовал рой взбесившихся пчел. Взор у него был мутный, губы в пене, и он что-то бубнил себе под нос. Появления Эвридики Хрисанп даже не заметил. Пришлось ей поймать философа за развевающиеся рубища и притянуть к себе силой.

— Ну что? — спросила она. — Что сказал архонт о судьбе моего мужа?

— Не был я во дворце, не был! — прокричал с надрывом старикашка. — Всю ночь я метался по двору, пытаясь разрешить головоломку, которую ты мне подсунула. Голова моя трещит, кровеносные сосуды раздуваются от прилива избыточной крови и вот-вот разорвутся. Ах, если бы ты, женщина, могла понять своими мизерными мозгами, какой неразрешимый парадокс ты мне подбросила!

— Моего мужа зовут Нарциссий, а не Парадокс.

— Дура! Парадокс — это логическое противоречие, из которого нельзя найти выход. — Старик Хрисанп обрадовался тому, что у него появился слушатель и есть кому выложить клубок мыслей, жаливших изнутри его черепную коробку. Хрисанп оперся тощим задом о бочку и, глядя перед собой в пустоту безумными, яростными глазами, начал вслух строить силлогизмы:

— Итак, большая посылка — «Эвридика сказала: „Все наше семейство — вруны“». Малая посылка: «Эвридика — член своей семьи». Вывод: «Эвридика тоже лгунья, поскольку она член своей семьи». Продолжаем рассуждение. Если лгунья сказала: «Все мое семейство лжецы», — значит, она сказала неправду, и, следовательно, все ее семейство — правдивые, честные люди. Так? Но если все семейство — честняги, значит, честна сама Эвридика, и ее муж Нарциссий, как член семьи, — тоже честный человек. Но если честная Эвридика говорит: «Все наше семейство — вруны», — значит, ей надо верить, и следовательно, поскольку ты и твой муж — члены своего семейства, вы оба вруны. А если врун говорит, что вся его семейка — сборище вралей, то ему нельзя верить, поскольку он врун, и значит, вся семья, включая говорящего, — честные люди… А-а-а! — Философ Хрисанп заорал не своим голосом, словно рой взбесившихся пчел все-таки настиг его и впился в его тщедушное тело тысячью жал.

Обхватив голову, Хрисанп затрусил по двору. Драненькие серые рубища развевались, обнажая голубоватые цыплячьи ноги философа.

— Порочный круг! Парадокс! — вопил он, тряся серой, спутанной бороденкой, засоренной шелухой дешевых злаков, которые философ жевал в сыром виде, поскольку плиты для варки пищи в бочке не имелось.

— Да перестань же ты колбаситься, Хрисанп, — гаркнула Эвридика. — Отправляйся-ка поскорей во дворец и поделись своей головоломной чертовщиной с архонтом. Только в своих рассуждениях остановись на том месте, где получается, что Нарциссий — честный человек.

— Глупая баба! Один порочный круг нельзя разрубить на две правильные половинки! И вообще, что ты понимаешь в парадоксах, жалкое существо с волосами Сирены и мозгами курицы! Я, я, философ Хрисанп, один из умнейших людей Древней Греции, пытался разорвать эту замкнутую цепь с помощью всех девятнадцати модусов всех четырех фигур силлогизмов. Я действовал модусом первой фигуры Барбара и модусом второй фигуры Фестино. Я призвал на помощь модус третьей фигуры Дарапти и пытался вскрыть истину модусом четвертой фигуры Брамалип — и все впустую! Все впустую!..

У Эвридики лопнуло терпение.

— Стой, старый дурак! Я тебе заплатила двадцать драхм не за то, чтоб ты тут метался по двору, как наскипидаренный пес. Марш во дворец, шелудивый старикашка, а не то я отберу у тебя деньги!

И вот тут-то, в этих экстремальных, стрессовых обстоятельствах, и выяснилось, что под личиной формального логика идеалистического толка скрывается самый что ни на есть пошлый, вульгарный материалист. Перспектива лишиться двадцати драхм сразу отрезвила старика. Он остановился, расчесал пятерней бороденку, нацепил на бочку фанерку с надписью «Форма без содержания» и зашагал во дворец.

Архонт принял философа без промедления. Властелин обувного треста возлежал на кушетке, а молодая черная рабыня в златотканых бикини «топлес» массировала его дряблое жирное тело, добираясь сильными тонкими пальцами сквозь желе подкожного сала до самых корней межреберной невралгии. Розовые соски и малиновые ногти на руках и ногах невольницы чарующе гармонировали с ее темно-кофейной кожей. Белозубая улыбка массажистки наполняла комнату эманацией сенсуального оптимизма. Властедержец сладостно покряхтывал. Ему хотелось жить и работать.

— Чао, старик! — мило пошутил архонт. — Ну-с, выкладывай свои софизмы, силлогизмы и прочие импликации.

Хрисанп присел на египетский пуфик и, абстрагируясь от сосков массажистки, начал излагать дело Нарциссия во всем его мучительном философском аспекте. Но