Меньшевики и русская революция (1917-1922 гг.). Проблема политического выбора - Марина Васильевна Пятикова

этапа пользовались достаточно широким кругом источников, многие из которых стали доступны современным исследователям только в конце 1980-х гг. Данное обстоятельство наложило определенный отпечаток на складывавшуюся историографическую традицию. Именно поэтому можно говорить не только о следовании советских историков марксистско-ленинской догме, но и об элементах новизны в их работах. В 1920-е гг. было опубликовано несколько десятков брошюр о меньшевиках. Они издавались не случайно, а в связи с судом над эсерами (1922 г.) и решением XII Партконференции (1922 г.) «Об антисоветских партиях и течениях». Многие оценки легли в основу советской историографии, задав ей тем самым вектор развития.

В 1922 г. Главлит дал указание, содержавшее запрет на распространение в России вышедших на Западе книг, статей и воспоминаний оказавшихся там деятелей небольшевистских партий. А в 1926 г. Отдел печати ЦК РКП(б) постановил ограничить ввоз из-за границы произведений меньшевиков, анархистов и эсеров. Однако в сборнике «Наши противники» были напечатаны отрывки из книг Ю. О. Мартова, П. Б. Аксельрода, Ф. И. Дана, Ф. А. Череванина и других представителей меньшевизма.

Кроме того, в 1920-е гг. стали издаваться первые документальные сборники по истории Февральской и Октябрьской революций[35]; наряду с прокоммунистическими изданиями выходил журнал «Каторга и ссылка», где печатались виднейшие представители отечественной социал-демократии: Б. Н. Николаевский, И. А. Теодорович, Л. Г. Дейч и др. Историки-профессионалы (М. И. Покровский, В. И. Невский, Э. Б. Генкина и др.) пытались применять исторические методы исследования в оценках меньшевизма[36]. Важной особенностью историографии 1920-х гг., как отмечалось выше, являлся определенный плюрализм мнений и подходов[37]. Авторы пытались оценить меньшевизм и особенно деятельность Ю. О. Мартова с двух сторон. В частности, подчеркивалась приверженность российских социал-демократов «мелкобуржуазному социализму», но в то же время не отрицалась преданность социалистическим идеалам. А. Мартынов, в прошлом меньшевик, в предисловии к работе Ю. О. Мартова «Записки социал-демократа» подчеркнул, что лидер меньшевиков страдал «основным грехом меньшевизма»: мягкой линией в тактике и отрицательным отношением к революционной диктатуре[38]. Вместе с тем для большевистских авторов прежде всего был характерен конъюктурный политический, а не исторический подход, когда позиция отдельных представителей меньшевизма проецировалась на всю предшествующую и настоящую историю этой партии. Работы данных авторов носили в массе своей фрагментарный характер.

Так, А. В. Луначарский в работе «К характеристике Октябрьской революции» утверждал, что меньшевики представляли собой мелко-буржуазную партию, «подкрасившуюся» сознательно или бессознательно марксизмом и шедшую к рабочим для того, чтобы использовать их в духе буржуазной революции[39]. Более того, он обвинял меньшевиков в отсутствии веры во внутренний потенциал пролетариата и готовность России к социалистической революции. По мнению А. В. Луначарского, эволюционная доктрина меньшевиков была направлена на поддержание буржуазной, а не рабочей революции. Поэтому автор называл их «агентами буржуазии», заинтересованными в победе мелкобуржузных сил. Тем не менее следует отметить, что А. В. Луначарский опирался при написании работы не только на статьи и речи В. И. Ленина, но и цитировал лидеров меньшевизма – Г. В. Плеханова и Ф. И. Дана. Данное обстоятельство свидетельствовало о достаточно широком круге источников, к которому апеллировали первые советские историки.

И. Вардин также утверждал, что усилия меньшевиков в 1917 г. были направлены на утверждение единовластия буржуазии[40]. П. Лепешинский, в свою очередь, также отмечал, что меньшевики в 1917 г. «докатились до роли контрреволюционного фактора в прямом смысле этого слова»[41].

Таким образом, несмотря на тот факт, что авторы 1920-х гг. основывались на достаточно широкой источниковой базе, в их трудах превалировали черты догматизма. Советские историки доказывали закономерность прихода большевиков к власти и стремились дискредитировать своих политических оппонентов. Исследователи не освещали вопросов поиска меньшевиками путей выхода из экономического и политического кризисов. История послеоктябрьского меньшевизма рассматривалась фрагментарно. Политическая гибель меньшевизма оценивалась как закономерный итог всей предшествующей деятельности.

На рубеже 1920–1930-х гг. ситуация в советской исторической науке начинает меняться в связи со свертыванием фронта исторических исследований. Сокращение изданий по историко-партийной тематике было обусловлено необходимостью установления идеологического единообразия в оценках исторических событий и их участников[42]. Основное внимание исследователи уделяли тактике большевиков по отношению к небольшевистским партиям, а не анализу их политических и социально-экономических проектов переустройства России. Ученые в значительной степени занимались подбором фактов для подтверждения положений данного издания в духе требований вышедшего постановления ЦК ВКП(б)[43]. Естественно, что при таком подходе к истории меньшевизма не существовало никакой возможности увидеть рациональное и конструктивное в их проектах.

Доказательством изначально контрреволюционной деятельности российских меньшевиков стал прошедший в марте 1931 г. судебный процесс по делу «Союзного бюро меньшевиков». Ситуацию усугубило письмо И. В. Сталина в редакцию журнала «Пролетарская революция»[44]. В нем фактически был провозглашен диктат идеологии над наукой. Немного позднее вышел первый том «История гражданской войны в СССР», где в негативном свете было рассмотрено участие меньшевиков в ходе Гражданской войны[45].

Своеобразным апофеозом второго этапа советской историографии является «История ВКП(б). Краткий курс»[46], обосновавший единственно «верную» трактовку исторического процесса. Подавляющее большинство источников было помещено в спецхраны. В связи с данным обстоятельством, историки располагали достаточно скудной источниковой базой. Как правило, они апеллировали к работам своих предшественников. На втором этапе советской историографии наблюдалось полное превалирование идеологии над научным знанием. В «Кратком курсе» меньшевики были охарактеризованы как партия мелкобуржуазного толка. И. В. Сталин называл меньшевиков «агентами империалистической буржуазии», обвинял их в развязывании Кронштадтского мятежа. Указывалось на тот факт, что они стали контрреволюционной силой до Октябрьской революции. Характерной чертой середины 1930-х – начала 1950-х гг. был особый догматизм, ничего нового в изучение истории меньшевизма привнесено не было. Ученые занимались поиском и подбором фактов для подтверждения ряда положений, утверждавшихся на основе марксистской методологии.

В связи с процессом десталиназации в середине 1950-х гг. в советской исторической науке началась «оттепель». История политических партий в России стала рассматриваться в рамках освободительного движения, но через призму руководящей роли РСДРП(б) – РКП(б) – ВКП(б) – КПСС. Вышло значительное количество публикаций по партийно-политической истории России, затрагивавшее небольшевистские партии[47].

Большинство современных исследователей считают, что со второй половины 1950-х до начала 1970-х гг. в советской историографии произошел возврат к ленинским оценкам истории и деятельности небольшевистских партий. Как правило, историки указывали на закономерность прихода большевиков к власти и правильность их политического курса. Весомый вклад в изучение непролетарских партий был внесен в связи с проводившимися всесоюзными конференциями, посвященными истории Октябрьской революции[48]. В деятельности меньшевиков, прежде всего, обращалось внимание на их ошибки и политические