Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без - Наталья Павлищева

– Да ты хоть понимаешь, какое внимание к ней здесь будет? И от твоих приятельниц, и от двора тоже.

– В Москве жить станем, там всего меньше. Я все понимаю, я старше, она дитя совсем. Доверчивое дитя и чистое…Чувствую, от ее чистоты жизнь и переменится.

– Дай-то бог… Обереги ее, давно племянницу не видала, но все слышу, что красотою мать затмила, но скромница, не ветреница вовсе.

Пушкин кивнул:

– Красотой не только мать, всех в Москве, да и здесь тоже затмила. И красота особая – природная, царственная. И что скромница, тоже верно говорят, словно стесняется своей красоты.

– Трудно тебе будет, сударь… Да и ей, верно, не легче…

Наташа рыдала в подушку, казалось, свадьба расстроена из-за безобразной ссоры Натальи Ивановны с Пушкиным. Наталья Ивановна словно вознамерилась сделать все, чтобы поэт отказался от помолвки. Именины обеих Наталий были совершенно испорчены. Такого не ожидал никто, и сам Пушкин тоже. На следующий день он уехал в Болдино, которое отец дарил ему к свадьбе.

– Наташа, тебе письмо от Пушкина…

Таша взяла из рук старшей сестры сложенное письмо, похоже, обиженная маменька даже не вскрыла его. Что-то там? Неужто отказ от женитьбы? Это не только обида из-за срыва помолвки, о которой шумела уже вся Москва, это и горе, потому что Наташа успела сердцем привязаться к некрасивому, но такому обаятельному Пушкину. Он ПОЭТ, ему можно быть некрасивым, в нем не то главное.

Не только Пушкин очарован, но и сама Таша тоже. Конечно, сказалась слава первого поэта России, его известность, но ведь была еще и пушкинская душа, которая так видна в чуть странноватых, горячих его глазах.

«Я уезжаю в Нижний, не зная, что меня ждет в будущем. Если ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а вы решили повиноваться ей, – я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить, даже если они будут так же основательны, как сцена, устроенная мне вчера, и как оскорбления, которыми ей угодно меня осыпать.

Быть может, она права, а не прав был я, на мгновение поверив, что счастье создано для меня. Во всяком случае, вы совершенно свободны…»

– Что, Таша?

Сестрам было очень жаль бедную Ташу, глаза Пушкина так горели, он так влюблен, и младшая сестра тоже влюбилась, неужто все расстроится? Маменька говорила, что и дед Афанасий Николаевич тоже будет против этой свадьбы, мол, Пушкин слишком волен в поведении, о нем много недобрых сплетен ходит.

Наташа отдала лист сестре, а сама вдруг села за стол.

– Ты ему писать решила? Не отказывай, Таша, может, все пройдет, и свадьба будет? И маменька успокоится.

– Я дедушке писать стану. Маменька говорила, что он тоже недоволен слухами? Он должен знать, что Пушкин не таков, что о нем слишком много болтают…

«…Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые вам о нем внушают, и умоляю вас по любви вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как низкая клевета…»

Таша стеной встала за своего жениха, это означало, что она не на шутку влюблена. Никто, тем более мать, не ожидал от тихой, скромной Наташи такой твердости. Она категорически отказалась обсуждать вопрос о замужестве с кем-либо другим: только Пушкин!

Будущей теще пришлось смириться. Но уж помогать зятю и строптивой дочери она не собиралась. Не помог и дед Афанасий Николаевич, раньше так любивший маленькую Ташу. Почему? Бог весть, но Гончаровы не дали за Натальей Николаевной никакого приданого! Конечно, семья была полуразорена, и дед продолжал тратить деньги совершенно бездумно, но незаложенные имения у них все же оставались. Однако никакая их часть так и не была выделена Наташе, мало того, доходы с общих имений Гончаровых всегда делились неравно: сестры, позже приехав в Петербург, получали от старшего брата Дмитрия, ставшего после смерти деда управляющим Полотняным Заводом, по 4500 рублей в год содержания, брат Иван, служивший в Царском Селе, и вовсе 10 000 рублей, а Наталья Николаевна всего 1500.

И тогда Пушкин решился заложить часть Болдина, которую ему отец подарил к свадьбе. Объяснение с собственными родителями тоже было не из легких: не будучи состоятельным, брать за себя бесприданницу, да еще и ради свадьбы закладывать то немногое, что ему дают, конечно, было безумием. Но Пушкин решился на это безумие.

Он заложил свою часть Болдина за 38 000 рублей, из которых отдал теще (якобы в долг, который никогда не был возвращен) 11 000 рублей на изготовление приданого для Наташи. Был так влюблен или бездумен? Потерял голову? Но хлопоты со свадьбой тянулись почти год, почти все время поэт жил вдали от предмета своей страсти, можно было бы и прийти в себя. Неужели не размышлял о будущем? Неужели не понимал, что жизнь семейного человека в корне отличается от жизни холостого? Неужели не пугало будущее?

Боялся, и пугало, все понимал, об этом говорят письма к друзьям.

А еще отчаянные письма невесте:

«…Мой ангел, ваша любовь – единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка».

«Моя дорогая, моя милая Наталья Николаевна, я у ваших ног, чтобы поблагодарить вас и просить прощения за причиненное вам беспокойство… еще раз простите меня и верьте, что я счастлив, только будучи с вами вместе…»

Наталья Ивановна вошла в комнату, где обычно занимались дочери, ведь никакое сватовство не сняло с Таши обязанности продолжать занятия. Мать считала, что до свадьбы ответственна за дочь, а потом пусть муж сам ее образовывает, потому Таша и скрипела пером, выводя упражнения по немецкой грамматике.

– Письмо жениху написала ли?

Таша покраснела:

– Да, маменька.

– Покажи. Ну вот, как я и ожидала, всякий вздор! Что он о тебе подумает? Тебе должно писать кроткие, но напутственные письма, чтобы он сразу понял, что ты от него ждешь только добропорядочного поведения.

– Но как я могу диктовать жениху? К тому же он старше и опытнее меня в жизни.

– Вот то-то и оно, что опытнее! В амурах он опытней. А ты должна сразу дать понять, что вольностей не потерпишь и что, несмотря на молодость, будешь строго следить за его поведением. А потому советуй ему молиться почаще да посты строго блюсти. И чтобы никаких амуров!

Наташа едва не заплакала: если писать такое, то Пушкин примет за напыщенную дуру или ханжу, но как с маменькой поспоришь? Каждое послание жениху почти под диктовку.

Наталья Ивановна, довольная собой, вышла, зато в комнату проскользнула Азя:

– Таша, напиши Пушкину письмо сама, как знаешь напиши, без маменькиной подсказки. Я знаю, как отправить.

– Опасно…

– Пиши сейчас прямо, вот тебе лист. Маменька уж больше не зайдет, она в монастырь собралась, долго там пробудет, а Лиза на почту снесет, я договорилась. Пиши быстренько, пока маменьки нет.

Наташа схватила перо, но тут же оказалось, что ни единого слова от волнения на ум не идет. Все понимающая Азя снова выскользнула прочь, чтобы не мешать.