Разоблачение - Кортни Милан

— Тот шестипенсовик, — горько произнес мистер Тернер. — Когда я пришел к вам с просьбой о заступничестве, вы бросили мне в лицо эту монету и сказали, что единственное, чем хотели бы мне помочь, — дать денег на баню. Моя сестра умерла, братья… — Он покачал головой. — Я предупреждал, что заставлю вас сожалеть об этом поступке. И вот я здесь.

— Да. Мои поздравления. Вы украли герцогство. Меня должно это тревожить?

— Вы сами повинны в этом. Не я сделал детей бастардами. Не я украл у них наследство. Это сделали именно вы, будучи уверенным, что о первой вашей жене никогда ничего не станет известно. Теперь вы понесли заслуженное наказание.

Герцог откинулся на подушки.

— Я? Наказание? Едва ли. Я герцог — и останусь им до смерти, которая, надеюсь, придет совсем скоро. — Он широко зевнул. — Когда я уйду в мир иной, для меня уже не будет иметь значения, что ждет моих отпрысков на этом свете.

Маргарет затрясло в ознобе. Руки уперлись в гладкую оштукатуренную поверхность стены. Ее отец никогда не был человеком внимательным и ласковым. Тем не менее она верила, что он беспокоится о ней, пусть и несколько своеобразным образом. Сейчас, после его слов ей хотелось вжаться в стену или просто раствориться в воздухе.

Ее отец даже не повернулся в ее сторону.

— У вас создалось впечатление, что мне наплевать на тех щенков, что произвела на свет та белолицая девочка, которую меня заставили представлять женой. Это не так.

«Та белолицая девочка» была матерью Маргарет — добрая и тихая, сердечная, нежная и любящая. Всего шесть месяцев, как она лежит в могиле. Маргарет смотрела прямо перед собой ничего не видящими глазами и сжимала от волнения кулаки.

— А сейчас, если вы высказали все гадости, что хотели, уходите. Мне это надоело. — Герцог запрокинул голову и прикрыл глаза.

Тернер несколько минут не сводил с него глаз, желваки на лице напряглись. Бросив быстрый взгляд на Маргарет, он вышел. Девушка тихо затворила за ним дверь и повернулась к отцу. Он лежал не шевелясь, словно успел заснуть, хоть она и сомневалась в этом. Маргарет наблюдала, как медленно поднимается и опускается его грудь, и не знала, что думать.

Что же, ради всего святого, имел в виду мистер Тернер? Определенно он не первый раз видится с отцом. Для него это значило нечто большее, чем устранение наследников и присвоение титула, но если все верно, то Маргарет слышала об этом впервые. Более того, столь страшные слова, произнесенные отцом, были ли они сказаны с целью убедить мистера Тернера в том, что судьба детей безразлична старому герцогу, лишь для того, чтобы разрушить дальнейшие его планы мести? Может, отец всего лишь сказал правду?

Словно услышав ее вопрос, старый герцог открыл глаза. Вероятно, он заметил выражение безграничной боли на ее лице, поскольку громко выдохнул с видимым отвращением.

— О боже, Анна. Кроме того что ты девочка, так еще и незаконнорожденная. Не делай себя сама трижды никуда не годной тем, что станешь плаксой.

Маргарет не была плаксой. Все это время она прятала слезы. Но сейчас ее лицо окутала тонкая обжигающая паутина печали. За последние несколько месяцев она потеряла все: имя, когда Анна Маргарет Далримпл была объявлена незаконнорожденной, приданое, поскольку суд решил, что, коль скоро она прижита во грехе, не имеет права на средства, оставленные ее матерью.

Маргарет с трудом сделала вдох. Она освободилась от всего, кроме правды о самой себе. Нечто странное перекатывалось в животе маленьким шариком.

— Может, стакан воды? — спросила она ровным голосом.

Возможно, отец принял ее ровный тон за проявление покорности, поскольку скривил губы. Он не понял. Маргарет потребовалось все ее самообладание, чтобы не развернуться и не выбежать из комнаты. Мистер Тернер был прав в одном. Со стороны отца было наивысшим проявлением эгоизма — скорее цинизма — лгать ее матери, притворяться ее мужем, производить на свет детей, зная наперед, что им никогда не быть наследниками.

— Только никакой этой теплой дряни, — предупредил он.

На столике была лишь вода комнатной температуры, но ей совсем не хотелось отправлять ее в погреб в ледник. Собственно, в теперешнем унизительном положении сиделки придется идти вниз самой. Она налила стакан воды, в ее движениях не было вызова или пренебрежения, что доказывало, что она так и осталась прежней леди Анной Маргарет. Она не превратилась в безликую служанку в большом доме, подчиняющуюся герцогу.

Девушка склонилась над отцом и поднесла стакан к его губам.

— Фу, — скривился отец, и вода потекла по подбородку.

Однако он выпил, а она взяла салфетку и промокнула влажное лицо.

Если бы неизвестный художник видел эту сцену, он смог бы писать с них картину «Отец и дочь». Взгляд мастера уловил бы легкие движения руки, сжимающей льняную ткань, успокаивающие прикосновения к плечу. Ему были бы видны все лежащие на поверхности детали, предлагаемые для использования в палитре, отображающей любовь.

Но это было не так, уже не так. Маргарет когда-то, возможно, любила отца. Но не теперь. Однако в данный момент она не могла найти другого способа выражения чувств. Что ей осталось?

Повиновение. Долг. Почитание. Может, желание продемонстрировать отцу: «Видишь? Так могло бы быть, если бы ты не предал свою семью». Она даст ему понять, что для проявления благородства ей не нужен титул.

Все остальное было у нее украдено, осталось лишь то, что невозможно забрать.

Эш покинул комнату Парфорда и натолкнулся на ожидавшую его небольшую процессию. Экономка, миссис Бенедикт, представилась ему сама. Здесь же был дворецкий Смит и управляющий поместьем мистер Данридж. Согласно старой традиции, мистеру Тернеру предстояло ознакомиться с поместьем и выразить признательность за право наследования.

Ему было несложно выказать подобающий случаю восторг. Парфордом превосходно управляли. Казалось, со временем дом не понес потери. Даже великолепный паркет выглядел прекрасно и сиял тем блеском, которого добиваются годами должного ухода.

Направляясь в сад, Эш размышлял о том, что имение было даже старше раскола между Тернерами и Далримплами. Под ногами зеленела трава. Ни один газон не смог бы оставаться целое десятилетие таким ухоженным сам по себе. Перед ним открывалась словно не просто земля, а иной мир.

Его много раз прапрадед некогда был здесь лордом. Должно быть, и он не раз ходил по этой тропинке, поворачивал у этого же падуба к реке, извивавшейся меж холмов.

Немного пугающая, эта история древнего мира. Когда он был ребенком, отец рассказывал ему о благородных предках, словно древние события делали его особенным, не таким, как дети других фабрикантов. Но счастливая случайность родства Тернеров с благородными и знатными фамилиями не принесла никому из них ничего хорошего. Она не кормила их и не одевала. Она лишь иногда выражалась в безрассудных поступках бессмысленной благотворительности.