Русский брат. Земляк - Андрей Воронин

— Так ты тоже решил заделаться охотником? Вот откуда в твоей комнате винчестер.

— Разглядела все-таки.

— Еще бы. Он в таком красивом чехле.

— Это тебе подарок на день рожденья. Хотел сделать сюрприз, но, как видишь, не удержался.

— Я здорово тронута. Ты лучший отец на свете. Насколько я знаю, нужны какие-то бумажки, чтобы легально им пользоваться.

— Бумаги в порядке.

— Тогда дело только за компанией. Знакомых охотников у меня нет.

— Могу подкинуть одного. Видишь парня за тем столом?

Зиба стряхнула пепел с сигареты и прищурилась.

— Тот темноволосый, в белой рубашке.

Парень как раз рассмеялся шутке соседа и густые волосы до плеч качнулись, скользнув волной по воротнику. На крепкой шее блеснула тонюсенькая цепочка. Он уверенно упирался локтями в стол, даже в сидячем положении просматривалась мощная фигура.

— Ты никогда раньше не навязывал мне друзей, — удивилась Зиба.

— Это твой будущий муж, — спокойно произнес Хаджиев.

На несколько секунд за столом воцарилось молчание. Зиба медленно дожевала кусок поджаренного с кровью мяса.

— Странные у тебя шуточки.

— Я вполне серьезно. Тебе сейчас двадцать один, твоя мать вышла замуж в девятнадцать.

— Мы здорово поссоримся, если ты станешь развивать эту тему.

— Не настраивайся заранее против. Это сын моего компаньона, погибшего три года назад. Тогда у «Боинга» через минуту после взлета загорелся один из двигателей. Летчики пытались посадить самолет, но он рухнул прямо на взлетную полосу.

— При всем уважении к твоему компаньону эти живописные подробности сейчас мало меня интересуют.

— Если хочешь, можно обойтись и без них.

— Как тебе могло прийти такое в голову? — искренне негодовала Зиба. — Никто и никогда не будет мною распоряжаться.

Она была не то чтобы растерянна, но сбита с толку и не могла подобрать подходящих слов, чтобы выразить всю меру своего возмущения.

— Слушай внимательно, — Хаджиев наклонился к дочери через стол. — Завтра, в худшем случае послезавтра тебя втолкнут в обычную патрульную машину. Привезут в отделение. При обыске найдут героин, в пересчете больше, чем пятьдесят доз. По закону этого достаточно, чтобы подвести человека под статью о распространении.

Зиба презрительно усмехнулась:

— Не ожидала от тебя такой дешевки.

— Не веришь? Конечно — какой любящий отец своими руками запрячет дочь за решетку? Но я сумею через это переступить. Ты больше не будешь позорить меня на весь свет — дрянь, извращенка.

— Мой арест тебя тоже не прославит, — холодно заметила дочь.

— Тебя засадят под другой фамилией.

— Значит, весь сыр-бор из-за снимка в журнале? Извини, но это реакция закомплексованного человека. Где ты там разглядел криминал?

— Зато ты у нас без комплексов. Среди бела дня занимаешься любовью с подружкой.

— Шпионил за мной, подглядывал? — Зиба вскочила из-за стола.

— Успокойся, в этом не было никакой необходимости. Ты не очень-то старалась скрываться.

Она подумала и села на место, заложив большие пальцы обеих рук за широкий ремень.

— Ладно. Поговорим начистоту. То, что ты считаешь извращением, для меня так же естественно, как дышать воздухом. Почему ты забеспокоился только сейчас? Почему не поднимал тревогу, когда я разбивала чужие носы, не признавала юбок? Я буду спать с женщинами, потому что мне этого хочется. Даже в зоне. Уверяю тебя — я там буду пользоваться колоссальным успехом.

* * *

Олег отсоветовал Мигунову упоминать масонов в статье об убийстве на черноморском курорте. В Москве, на третий день после похорон Альтшуллера он наведался к его вдове. Полная женщина с воспаленными глазами, с крупными родинками на щеках и подбородке сперва не хотела разговаривать о покойном с незнакомым молодым человеком.

Каллистратов решил испробовать последний аргумент:

— Вы заинтересованы в том, чтобы покарать убийц вашего мужа? Всех: как исполнителей, так и заказчиков? Гарантирую — милиция будет мусолить дело года два, а потом благополучно сдаст в архив. Примеров достаточно: убийства Талькова, священника Меня, Холодова, Листьева. Я перечислил только громкие дела, которые давно на виду. А сотни других нераскрытых убийств, где жертвами оказывались не столь заметные фигуры?

— Вы же дилетант. Кроме благих намерений нужен еще профессиональный опыт.

— До профессионалов дело еще дойдет. А пока я хотел бы все-таки получить ответ на свой вопрос.

— Я устала. Никому больше не верю в этой стране.

Каллистратов терпеливо ждал.

— Не угрожал ему никто — со мной бы он обязательно поделился, — тяжело вздохнула вдова, уставившись на собственные руки с больными распухшими суставами…

Дома Каллистратов стал разбирать свои выписки. Срок, отпущенный издателем, давно прошел. Костя Квашнин уже не звонил, не интересовался как идут дела — наверно, передал заказ кому-нибудь другому или вообще отказался от идеи. Олег уже не отдавал себе отчета, зачем он тратит столько времени на кропотливый труд, конца которому не видно.

Книга не давала дохода, а наоборот — поглощала деньги. Приходилось платить за ксерокопирование, покупать шоколадки сотрудницам отдела редких книг, которые рылись ради него в своих неупорядоченных хранилищах. Но все эти траты выглядели мизерными по сравнению с покупкой компьютера. Конечно, он не был оснащен модными «накрутками» вроде семнадцатидюймового монитора, видеокарты, звукового кристалла «Ямаха», двенадцатискоростного накопителя на компакт-дисках, но все равно тянул на шестьсот долларов.

Пришлось продать кое-что из мебели и одолжить денег у бывшего шефа — главного редактора «Вечерних новостей». Олегу «вкатили» на винчестер «Windows 95» и текстовой редактор «Word». Впервые увидев у себя в комнате разноцветный флажок заставки, он так воодушевился, что не ложился всю ночь, перенося текст с бумажных листочков на невидимые скрижали файлов.

Теперь он получил возможность сортировать информацию самыми разными способами: по ложам, странам, эпохам. Вносить исправления, добавки, примечания, выстраивать события в хронологическом порядке. Создавать ветвящееся дерево каталогов и с легкостью путешествовать по нему.

Дерево на экране, растущее сверху вниз стало для него зримым символом масонства. Эта разветвленная организация никогда не знала ни сословных, ни имущественных, ни национальных ограничений. Она росла вглубь, опасаясь солнечного света, хотя провозглашала идеалы всеобщего братства, просвещения, любви.

Пароли, клятвенные обещания сохранить тайну, мрачные обряды, постоянные напоминания собратьям о мести, которая должна свершиться, — все это изредка просачивалось на поверхность, вызывая преследования, запреты, отлучения от церкви.