Станция «Звездная» - Мария Воронова

Из любопытства Ян заглянул в клинику, где подрабатывала Дина, и только плечами пожал. Угловатая, некрасивая, со злым лицом, от чего там сходить с ума, непонятно. К тому же она в свои двадцать лет успела уже развестись, что не прибавляло ей очарования. Доктора, правда, очень ее хвалили, считали невероятно умной и ответственной, а туповатому Васе, может, как раз необходима мудрая спутница жизни. Ладно, что там стесняться, не туповатому, а просто нереалистичному дураку. Ян с Димой Лившицем до кровавого пота объясняют ему азы медицинской науки, а Васька, что называется, слушает, да ест. Димка так прямо и заявил однажды: «Лазарев, ты такой тупой, что точно станешь начальником академии». И, зная нынешнего начальника, Ян, ей-богу, не стал бы сбрасывать со счетов этот вариант.

Когда все оказывались дома, Николай Иванович, отец Вити Зейды, перекинув через ремень брюк посудное полотенце, обстоятельно накрывал на стол. Тут было и нежнейшее сало с тонкими розовыми прожилками, и рассыпчатая картошечка, от которой пахло домом и детством, и никогда после Ян не едал такой картошки, как варил Николай Иванович. Присутствовала и обязательная тарелочка с солеными огурцами, истекающими золотистой слезой, и крохотные белые грибочки, а к чаю густой тягучий мед. Ян немного стеснялся и переживал за старшего Зейду, что он тут кормит посторонних обормотов, когда родной сын чахнет на чужих черствых хлебах, но Николай Иванович так просто говорил «ешь, шо бачишь», что отказаться было невозможно.

Отец Вити приехал всего на неделю, и Ян с неудовольствием понял, что будет скучать по нему, а точнее по атмосфере семейного уюта и спокойствия, которую Николай Иванович умел создать. Да, материя первична, всякие биополя и ауры – это чушь зеленая, но они с Васей и Димкой и без Зейдиного бати ели огурцы с картошкой, а такого умиротворения Ян не чувствовал с тех пор, как в семнадцать лет уехал из отчего дома поступать учиться.

Николай Иванович и родители Яны целыми днями бегали по городу, трясли старыми связями, чтобы пробить молодой семье кооперативную квартиру, но пока безуспешно, везде им отказывали, тем не менее Ян ни разу не видел отца Зейды в плохом настроении. «Шо поробишь…» – вздыхал он, вернувшись с очередным отказом, надевал фартук с ромашками, неизвестно как затесавшийся в их холостяцкое хозяйство, и, напевая, принимался готовить ужин.

Лишь в последний вечер, когда Витя приехал переночевать, чтобы утром проводить отца на вокзал, Николай Иванович достал бутылочку своего знаменитого самогона. Тут уж было невозможно отказаться, да и не хотелось.

После первой рюмки Николай Иванович вдруг загрустил:

– Смотрю я на вас, хлопцы, и думаю, такие вы молодые, совсем дети, а столько вам испытать пришлось…

– Да какой там, Николай Иванович, – отмахнулся Вася.

– Ты давай не скромничай! Ты вон тонул, Ян воевал, Витька мой с радиацией сражался, даже Яночка, дивчинка, и та в бою побывала. Только в жизнь вошли, а уже как солоно хлебнули.

– Ну теперь-то что говорить, – сказал Вася смущенно, – все позади.

Николай Иванович разлил по новой и покачал головой:

– Оно так, но вот Ян не даст соврать, раны нагнаиваются не сразу.

– Не сразу.

– И заживают не в один день. Только, кажется, все наладилось, живи да радуйся, а прошлое как нахлынет, как придушит… Вы, хлопчики, берегите себя, а главное, держитесь друг друга, потому что самому трудно бывает справляться, а иногда и вовсе никак.

Этим вечером Ян прилично подпил, но продолжал думать над словами Николая Ивановича. В сущности, ничего нового с точки зрения физиологии сказано не было, после мобилизации всех ресурсов организма неизбежно наступает реакция, вплоть до истощения. Сын, кстати, мог бы подтвердить слова отца с научной точки зрения, ведь комбат-стресс, или, как его иногда поэтично называют, «сердце старого сержанта», как раз является предметом интереса военной психиатрии.

Интересно, присутствует ли этот комбат-стресс у него самого, и если да, то как проявляется? Вот Витин папа переживает за них, да и вообще все говорят, что боевой опыт меняет человека, а он ничего подобного не чувствует. Каким помнит себя с детства, такой и есть. Да, не идеал, да, черствый, но что поделать, таким уж уродился. И это не командировка в Афган и не медицинское образование сделали из него циника, нет, он таким уродился, поэтому и поступил в Военно-медицинскую академию, а не в какой-нибудь Литературный институт. Может быть, на какие-то вещи он смотрел в юности иначе, может, трепетало сердце, но скорее всего нет. Так что напрасно Николай Иванович кручинится о нем, все в порядке. За последний год пришлось пережить несколько трудных, даже критических минут, но они именно пережиты, так что прошлое прошло и теперь над ним не властно. Или нет? Или Ян все-таки потерял что-то важное и его душевное спокойствие сродни фантомной боли?

Ясно одно, чем больше об этом размышлять, тем быстрее свихнешься. Так можно додуматься, что Вася не просто так влюбился в девушку страшнее атомной войны, а именно из-за пережитого комбат-стресса. В одном только Николай Иванович прав – вместе легче.

Забежав в рентгеновский кабинет, чтобы договориться о фистулографии, Ян столкнулся с Соней. В кокетливом белом халатике она сидела перед негатоскопом и описывала снимки.

– Привет! Ты теперь у нас будешь? – выпалил он.

– Временно, пока Михаил Семенович в отпуске.

– Это хорошо, – сказал Ян вежливо, хотя понятия не имел, хорошо ли это.

Михаил Семенович был опытный и ответственный доктор, а Соню Колдунов покамест знал только как красивую девушку и профессорскую дочку.

Она неопределенно пожала плечами и, щурясь, приблизила лицо почти вплотную к матово мерцающему стеклу.

– А можно рентгеноскопию с контрастом сделать? – робко поинтересовался Ян, вышколенный рентгенологами, которые дали понять, что это почти невыполнимая задача. То у врача нет времени, то аппарата, то кабинета, и только из глубокого уважения к Колдунову, так и быть, найдем окошечко в двадцать пять секунд послезавтра, а лучше через неделю.

Соня улыбнулась:

– Конечно, тащи. Контраст у тебя свой?

Ян энергично кивнул, еще не веря своему счастью.

– Ну давай, жду. У тебя один пациент?

– Вроде бы да…

– Смотри, если что, давай сразу всех, а то потом начнется в час по чайной ложке…

– Ты меня так разбалуешь.

Соня пожала плечами:

– При чем тут ты? Просто лучше сразу сделать и забыть.

– И то правда.

Фистулография получилась отлично, Ян составил себе четкое представление о топографии свищевого хода и в качестве приятного дополнения получил неплохие снимки. Обычно на этом аппарате получались абстрактные картинки, смутные тени, а Соня сделала такое качество, что не стыдно и профессору показать.