Больное место - Виктор Ефимович Ардов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За дверью, в светлой белой комнате с письменным столом, кушеткой. умывальником и какими-то белыми шкафчиками, сидел старый дядя в белом халате, с белыми усами и белым клочком волос на подбородке. На голове у этого дяди волосы были только сзади, и очень немного, но тоже белые, как будто их подбирали под цвет комнаты и мебели. В комнате были еще один дядя и одна тетя, но Сережа сразу понял, что главный здесь именно этот старый дядя. Старый дядя улыбался, на щеках у него от этого играли ямочки, и весь он был такой симпатичный и нестрашный, что Сережа подумал с облегчением; «Это еще не профессор…»
— Здравствуй, приятель! — ласково сказал старый дядя Сереже. — Тебя как зовут?
— Сережа. А тебя?
— А меня — Полкан.
Bсе заулыбались, а Сережа смеясь, закричал.
— Врешь, врешь, врешь! Это — собачинское имя. А дядей и мальчиков так не зовут!
— Сережа! — с укором сказала мама.
Старый дядя перебил ее:
— Ты что же болеть вздумал?
— Это не я вздумал. Это доктор меня вздумал болеть… И еще мама со своей «температуркой»…
— Вот оно что… Ну, а кто-то мне — не помню — говорил, что мол. Сережа не умеет показывать горло.
Сережа нахмурил брови, которые состояли еще не из волос, а скорее из пуха:
— Ниоткуда ни с чего наговорят На человека… Показывал я это горло сто раз. И когда маленький был, и то показывал, а теперь-то уж…
— Значит, умеешь? Не верю!
Сережа, раскрывая рот и высовывая язык, пророкотал:
— Нру, нра тлебре. (Ну, на тебе).
Дядя очень деликатно дотронулся до языка и сразу сказал:
— Молодец, умеешь. Закрывай рот. Теперь я слышал, ты сам раздеваться не умеешь Это правда?
— Кто не умеет? Я даже шнурки сам разботинкиваю, а ты…
И Сережа оживленно стал сбрасывать одежду Впрочем, вскоре произошла заминка с пуговицей на лифе.
— Заело? — поинтересовался старый дядя.
— Да… Небось, пуговица-то сбоку, а я сам спереди..
Все засмеялись. А старый дядя по-докторски ощупал Сережу, но как-то очень приятно, и руки у пего были теплые, приятные. Потом Сережу одели, и старый дядя сказал другому дяде.
— Николай Владимирович, пройдите, пожалуйста, с этим молодцом в инфекционное отделение и распорядитесь.
Весело попрощавшись со старым дядей и обещав ему непременно сообщить, когда у них в детском саду будет вечер самодеятельности, Сережа выбыл на реках у мамы и рядом с новым дядей. Они прошли по бесконечным коридорам. Успокоившийся было Сережа опять взволновался. Он осторожно, искоса поглядел на сопровождавшего их с мамой Николая Владимировича и спросил:
— Дядя, а ты не профессор?
Николай Владимирович, засмеявшись, сказал:
— Нет, я, брат, только ассистент. А когда буду профессором, я тебе дам знать.
— Вот-вот! — обрадовался Сережа. — Ты уж не забудь, скажи, а то я тогда с тобой не буду водиться: небось, профессора-то страшные…
Посмеялись. В общем, этот был, конечно, не такой приветливый, как старый дядя в белых усах, но тоже довольно симпатичный. А главное, не профессор.
Потом пришли в другую белую комнату, где сидела тетя в пенсне. Мама и Николай Владимирович о чем-то стали говорить с этой тетей. Скоро Николай Владимирович ушел. А тетя все поглядывала на Сережу, и Сережа ощутил снова прилив беспокойства.
— Тетя, ты не профессор? — набравшись храбрости, спросил Сережа.
Тетя улыбнулась, повернув голову, сверкнула стеклами пенсне и сказала:
— Нет, я не профессор. Но если ты будешь шалить, то я расскажу профессору!
Сережа поспешил зарыться лицом маме в плечо Мама погладила его по голове и успокоила:
— Что ты, Сереженька, доктор ведь шутит…
Опять у Сережи несколько отлегло все-таки не профессор..
Между тем тетя в пенсне говорила маме:
— Сейчас я вызову дежурную фельдшерицу, и мы вашего кавалера пристроим — Тут она крикнула — Товарищ Очесова!
В комнату вошла серьезного вида тетя в халате и в косынке. Она строго посмотрела на всех присутствующих. Прежняя тетя в пенсне что-то ей объяснила, а потом сказала Сережиной маме.
— Ступайте за товарищем Очесовой, гражданка. Она вас проведет.
Мама с Сережей на руках пошла за этой новой тетей в косынке. Скоро они пришли в большую комнату, где стояло много кроватей. Подойдя к одной из кроватей, тетя в косынке откинула одеяло и объявила:
— Мы его поместим здесь. Попрощайтесь и…
Мима крепко прижала к себе Сережу, поцеловала. Не глядя на него, прошептала:
— Ты посиди, Сереженька, я сейчас… Я только за газетой.
И мама, так же не глядя, пошла к двери.
Слезы брызнули из глаз Сережи раньше, чем он понял, что ему хочется плакать.
— Мама, куда ты?! Мамка! Маам!
— Не кричи! — строго сказала тетя в косынке. — Здесь нельзя плакать. Здесь надо слушаться.
Слезы у Сережи на секунду высохли, он спросил:
— Профессор! Ты профессор, тетя?
— Никакой я не профессор Сядь как следует. Нюша!
— Иду, иду я! — откликнулась еще одна тетя и подошла к кровати. — Чего вам?
На этой тете тоже были халат и косынка. Лицо у нее было очень сердитое. Прежняя тетя уступила ей место подле Сережи, а сама пошла к двери, распорядившись:
— Переодень его Я сейчас впишу в ведомость и дам заявку сестре-хозяйке.
Сердитая новая тетя придвинулась к Сереже, ворча.
— Переодень, прибери, вынеси… Только все над тобой командуют!
И она стала стаскивать с Сережи его курточку Левая рука Сережи запуталась в рукаве, тетя сердито дернула. Сережа тихо всхлипнул.
— Чего еще? — огрызнулась тетя. — Здесь, брат, не дома. Поаккуратней кричи!
Сережа ничего не осмелился ответить сердитой тете, он только подумал:
«Вот он, профессор. Попался я к нему в лапы…»
И, облачившись в больничную рубашонку, тихонько прикорнул на твердой подушке.
ЕЕ ПРАВА
Вам Лина Петровна Карпова про меня ничего не говорила? Нет, я почему спрашиваю? Ведь она мой главный враг. Она про меня невесть чего плетет… Она говорит, будто я ее укусила. Я, во-первых, не собака, я не фокс и я не терьер. А потом я ею брезгую. я уж лучше кого-нибудь еще укушу, чем ее… Тьфу!. Вообще, это неправда, но так ей и надо. И потом, это когда еще было? В тридцать каком-то году… В те времена у нас в квартире все безобразничали. Анна Петровна сама мне три раза в суп конторского клею подливала. Мне тогда пришлось к своим кастрюлям замки приделать.
Но только это все прежде было. Теперь так не делается. Теперь хулиганичать не полагается. И правильно. Зачем
