Посредники - Тара Брэй Смит

Никс сидел рядом с матерью и слушал ее признание. Ему хотелось крикнуть, что это его вина. Он хотел взять грех на себя, но не сделал этого. Хороший сын сразу, не дожидаясь полиции, схватил бы мать за руку и сказал бы, что им нужно бежать, но он уже видел тончайший ореол света, появившийся над поникшими плечами матери и на кончиках ее мягких волос.

На следующий день он сел в автобус и уехал из города. Ему исполнилось пятнадцать, и до этого он никогда еще не покидал родного острова, не считая случая, когда однажды был в Анкорадже, на свадьбе одной из школьных приятельниц Беттины.

Тысячи миль остались за спиной, и Никс уже не помнил, сколько автобусов он сменил, добираясь до Портленда. Сперва он остановился в Ванкувере, но там его стала донимать канадская иммиграционная полиция, и ему пришлось покинуть город. Сиэтл был слишком дорогим местом, и там он чувствовал себя еще более чужим среди всех этих ребят из Вашингтонского университета. Никс неумел ничего, кроме как работать на фабрике, но рубку леса он, спасибо Шедвеллу, возненавидел. Ему нравилось учиться, и в Ситке он был довольно успевающим учеником, но влейся он снова в систему, и его отправят в Анкорадж, где живут его дядья и тетки, и ему снова придется смотреть, как умирают близкие люди.

И он принялся странствовать. Если вокруг одни незнакомые, то плевать на то, как они светятся. Он встречал носителей световых ореолов в автобусах и закусочных, в общественных уборных и на обочинах дорог. На одних сияние было яркое, мощное, словно у уличных фонарей, на других — бледное, слабенькое, как огонек спички. Иногда он увязывался за этими людьми, чтобы понять, сколько им осталось — иной раз это было несколько месяцев, а иногда всего пара недель. Он даже научился определять этот срок но яркости и активности сияния. Появляющийся поначалу слабый свет означал лишь возможность — так было с преисполненной сарказма теткой в винтажном розовато-лиловом сарафане и армейских ботинках, которая работала в ванкуверской гостинице и болела раком на начальной стадии, поддающейся лечению. Или как у старикана из издательского дома «Эллиот Бэй», который еще мог бросить курить. Но и слабость сияния означала лишь отсрочку: раку потребуется год, чтобы пустить метастазы, однако роковой удар мог случиться, и уже через месяц. Никс запоминал их лица и имена, чтобы найти потом в газетах. Но даже это вынуждало его в каком-то смысле привязываться к ним, и поэтому он уезжал.

В Сиэтле он влюбился в одну девушку. Она сидела в цветочном ларьке, продавая душистый горошек из своего сада, и вокруг нее никогда не появлялся свет. Но однажды Никс понял, что это может произойти, и перестал приходить к ней. Он снова и снова переезжал с места на место и перепробовал множество различных занятий: продавал газеты, мыл посуду, чистил бассейны и убирал офисы, торговал вразнос рыбой, собирал ягоды и яблоки и даже снова рубил деревья. Случалось ему распространять наркотики — тогда он видел вокруг себя много сияния; некоторое время он водил фургон, который перевозил нелегальных иммигрантов. Никс не знал, почему он видит этот свет, но и не задавался этим вопросом. Папаша Сент-Мишель как-то раз говорил о людях, обладающих особым даром; Никс решил, что он просто один из них.

Но этот «дар» скорее походил на проклятие, и он уже привык к тому, что все хорошее со временем становится плохим.

К тому времени как Никс добрался до Портленда, он провел в странствиях уже два года и чувствовал накопившуюся усталость. Ему исполнилось семнадцать, он вытянулся, пухлые щеки ввалились от ежедневных поисков пропитания и от перемены мест, не дающей отдыха. Дело было не в том, что он сознательно решил здесь остаться — у него просто не было больше сил, чтобы двигаться дальше.

Но в Портленде его удерживало еще кое-что, чего он не понимал. Это было как-то связано с горами, которые плыли в отдалении, словно острова на горизонте, и с огромным лесопарком на границе с центральной частью города. Было похоже, будто за горизонтом, за краем этого серо-голубого орегонского неба лежит другой мир. В парке Никс нашел кучку ребят, к которым можно было прибиться: они разбивали палатки то в одном месте, то в другом, избегая внимания полиции. Ребята оказались порядочными, никто из них не светился и ни с кем Никс не сходился близко, так что жить стало довольно просто. Он нашел работу посудомойщика в пиццерии «Джейкобс», что давало ему стабильный заработок и бесплатную кормежку, начал копить деньги, даже купил пособие для сдачи теста за среднюю школу и читал его по вечерам в палатке, когда остальные обитатели сквота говорил о политике или о том, как добраться автостопом до Сиэтла или округа Колумбия для участия в очередной акции протеста. Народ музицировал и болтал, а Никс писал письма Беттине. Он знал, что получит их только его дядька в Анкорадже, но чувствовал потребность дать знать кому-нибудь, что он еще жив. В пиццерии «Джейкобс» у него даже появился друг — честный парнишка, который нравился Никсу своей прямолинейностью, типичный капитан футбольной команды. Его звали К. А. д'Амичи. С девятого класса он занимался доставкой пиццы, и Никс пересекался с ним пару раз в неделю. В этот вечер, перед своим предполагаемым отъездом, Никс тоже собирался с ним увидеться.

К тому времени как девушке из сквота перерезали горло, а вокруг Джейкоба появилось сияние, Никс жил в Портленде уже без малого год. Он только что купил в «Гудвилле»[10]спальный мешок с Губкой Бобом и даже почти начал чувствовать себя в безопасности. Доза-другая «пыльцы» пару раз в месяц только способствовала этому.

* * *

Пройдя по дорожке, отмеченной знаком лыжни, Никс взял вправо возле развлекательного центра «Даг Фер» — как говорили, крупнейшего в Портленде. Со всей возможной аккуратностью проникая в заросли болиголова, он старался не мять веток, чтобы тем самым не выдать местонахождение тропинки. Сквот был спрятан так здорово, что народ жил в нем уже три недели. Портлендские полицейские не лежали на боку — они гонялись за правонарушителями на горных велосипедах и время от времени устраивали такие облавы, что те категории населения Юго-Запада, которые не мыслили своей жизни без продукции компаний «Найк», «Адидас» и «Интел», получали обильную пищу для разговоров за чашечкой латте.

— Йо, Никс! Помоги мне с этим радио, сынок.

Никс оглядел небольшую поляну среди зарослей кустарника, которую примерно дюжина человек называли своим домом. Окутанный матово-изумрудным полуденным светом, там сидел светловолосый тощий парнишка лет шестнадцати с выгоревшими на солнце дредами до плеч и подстриженными в духе президента Линкольна бачками. Он настраивал старенький транзистор, который держал на коленях. Его звали Финн Тервиллигер, и в сквоте он считался местным «безумным изобретателем». Обычно он проводил время в городской публичной библиотеке, но иногда днем, когда большинство ребят были на работе или болтались по городу, Финн добровольно оставался в лагере, присматривая за добром и трудясь над своими проектами.

Никс слышал, что Финн происходил из семьи каких-то миллионеров с крайнего Юга, но никогда не расспрашивал его об этом. Он знал только то, что Финн был прикольным и башковитым парнем. В последнее время Финн работал над каким-то «кристаллическим радио», которое, по его утверждениям, будет добывать электричество прямо из воздуха. Он говорил, что район Портленда хорошо для этого подходит: благодаря горам в воздухе скапливается много статического электричества.