Настоящая принцесса и Бродячий Мостик - Александра Егорушкина

— Лизка! — драматическим шепотом воззвала Лялька вместо приветствия. — «Май Флэт» сочинила? Дай списать!

— Дать-то я дам, — ответила Лиза, роясь в рюкзаке и пытаясь отдышаться. — Лялька, чучело ты, моя квартира-то тебе не подойдет! Что же нам делать?

Лялькины глаза-озера немедленно наполнились слезами. Лялька была несчастным человеком. Попробуй-ка поучись английскому в престижной английской школе, когда тебя учит собственная мама, она же завуч, она же тигрица позубастей Горгоны Медузовны! Лялька боялась свою маму до икоты, похоже, с самого рождения. Впрочем, Ульяну Сергеевну боялись все, кто ее видел, даже Лиза, которая Бабушкиными стараниями знала английский гораздо лучше всех в классе. Лялька, высоченная, уже сейчас почти с маму ростом, медленная, томная, на уроках английского цепенела, как кролик перед удавом, и решительно ничего не могла ответить на мамочкины вопросы. Да и кто, как не родная мать, может точно знать, приготовил ее ребенок уроки или нет? Оставалось надеяться, что злая англичанка Ляльку сегодня не спросит. Что ж, надежда умирает последней.

Прозвенел звонок, и в класс вплыла Ульяна Сергеевна, она же Саблезубая, и не только за любовь к тигриным полоскам на свитерах и блузках ее так прозвали, а по заслугам — за общую саблезубость. Лиза в который раз с ужасом подумала, что ведь Лялька поразительно похожа на маму — неужели из нее вырастет такой же кошмар? Или дело ограничится только дивной красотой?

Между тем Саблезубая грациозно опустилась на стул. Обвела притихших шестиклашек тяжелым взглядом таких же громадных, как у Ляльки, глазищ, но не распахнутых, а прищуренных — вот и вся разница. Поправила тяжелый русый узел на затылке нежной рукою с оранжевым маникюром. Лялька, кажется, совсем перестала дышать.

— Good morning, children, — сказала Саблезубая своим тягучим голосом. — Take your seats. Who is on duty today?

Экзекуция началась. Саблезубая умела запугать учеников до дрожи, даже мирно объясняя про вопросительные предложения или записывая на доске слова песенки про человечка-скрюченные ножки, который гулял целый век по скрюченной дорожке. При этом было такое ощущение, что она видит все, что происходит не только в классе и даже не только у нее за спиной, но и на много миль окрест. На ее уроке нельзя было мигнуть безнаказанно, и поэтому даже Царапкин, который на всех прочих уроках качался на стуле, писал вредные записки, тыкал острым карандашом тех, кто сидел перед ним, пулялся жеваной бумагой и вообще бурно проводил время, почти не подавал признаков жизни. Глядя на Ульяну Сергеевну, Лиза готова была даже благодарить Бабушку за введенный в доме год назад порядок говорить по пятницам только по-английски (утром по пятницам Лиза придерживалась другого мнения и вообще в этот день недели бывала против обычного очень молчалива).

Когда за десять минут до звонка Саблезубая, любившая спрашивать домашнее задание под самый конец урока, открыла наконец журнал и занесла над ним ручку, воздух в классе заискрился и зазвенел. Лиза искоса взглянула на Ляльку — у той снова в глазах закипали слезы, — а потом на Саблезубую: та невыносимо медленно вела ручкой по странице сверху вниз, и оранжевые ногти зловеще поблескивали. Отличник Лева Аствацатуров, которого никто никогда не называл иначе как Лёвушка и про которого Костя Царапкин как-то сказал, что раз уж он выучил собственную фамилию, то теперь ему ничего не страшно, чуть не уронил очки, надул и без того пухлые щеки и медленно поменял цвет лица на малиновый, на белый и обратно. Вот ручка уже миновала середину, где среди прочих была и Лизина фамилия (Лизу Кудрявцеву Саблезубая вызывала редко — скучно!), и явно двинулась в конец списка. Слева от Лизы, через проход, картинно заломила руки с зеленым маникюром Юля Южина по прозвищу Ю-Ю. «Что же делать? Сейчас же спросит Ляльку! Эх, вот бы Саблезубая сейчас шлепнулась со стула, как Визирь с жердочки! То-то громкий был бы треск!»

Разволновавшись, Лиза тихонько забарабанила пальцами по парте «Турецкий марш». Саблезубая отвлеклась от журнала: «What're you doing, Lise? Please stop it!» Лиза убрала левую руку под парту и продолжала барабанить, только совсем неслышно, по собственной коленке, и тут произошло нечто странное: ручка повисла над страницей, Саблезубая подняла голову и оглядела класс, но как-то рассеянно, а потом уставилась в дальнюю стену, где висели карта Великобритании и портрет Шекспира, и замерла с таким потрясенным выражением лица, словно великий драматург делал ей из рамы яростные знаки ушами.

Секунды капали, как вода из крана, но ничего не происходило. Лялька открыла от изумления рот и даже перестала плакать. Отличник Аствацатуров подхватил падающие очки. Юлечка Южина уронила голову на тетрадку. Костя Царапкин скомкал листок бумаги и сунул колючий комок за воротник зануде и ябеде Гарику Горшкову. Тот съежился и закряхтел, но очень тихо. Саблезубая не шелохнулась. Грянул звонок. Она снова посмотрела в журнал, вздохнула и произнесла долгожданное: «Your hometask for tomorrow…»

— Пронесло! заверещала, вырвавшись на волю, Лялька и заскакала по коридору на одной ножке, напоминал резвящуюся ламу.

Еще вчера Лиза поскакала бы за ней. Еще бы — до завтра никакого английского! Однако сейчас у нее было такое чувство, что она упустила во время урока какую-то очень важную мысль. Она отошла в угол, под искусственный фикус, села на краешек кадки и задумалась. Но тут, как всегда, мимо пронесся Царапкин, крикнул ей что-то про рыжую-конопатую, пришлось ответить, и остаток школьного дня прошел как обычно. На физкультуре даже удалось довольно далеко прыгнуть. Однако мысль о загадочном происшествии на английском все время скреблась у Лизы в голове, как мышка в подполе: попискивает, шуршит, а не показывается.

Правда, некоторую определенность эта мысль получила после того, как на большой перемене в очереди в буфете за булочками к ней вдруг подошел Гарик Горшков. Сам по себе этот факт был поразителен, потому что в нормальном состоянии Лиза про Горшкова не помнила, а он ее терпеть не мог за рыжесть и безупречный английский.

— Что, Лизка-Сосиска, — зашипел Горшков, состроив гнусную рожу (для него это труда не составляло), — мода теперь новая для рыжих — учителей гипнотизировать? Может, мне сходить к Марине Валерьевне и рассказать о твоих успехах?

Вообще говоря, классная руководительница Марина Валерьевна, она же Малина Вареньевна, учительница русского языка, была совсем не страшной, даже наоборот, но постановка вопроса Лизу потрясла.

— Да иди, Горшков, ладно, ни в чем себе не отказывай, — растерянно ответила Лиза, а сама подумала: «Какой гипноз?!» — Она тебе доктора из дурдома вызовет, давно пора…

— Иди-иди. — Донесся из-за спины голос отличника Левушки. — И к Саблезубой сходи, Гарик, не забудь. Расскажи ей все на своем хорошем английском языке! Тогда она тебя на следующем уроке точно спросит…

— Да-да, — ухватилась за соломинку Лиза. — Ты ведь так хотел к доске, а она никого не вызвала? Ой, беда-беда, огорчение, пожалейте несчастненького Горшкова…

Совместными усилиями враг был деморализован и рассеян, но слово «гипноз» не давало Лизе покоя: «Горшков же дубина стоеросовая! Он же ничегошеньки сам выдумать не может!»