Зеркало смерти - Анна Малышева

– Никому не говори – поняла?

Анюта снова тряхнула головой и вдруг залилась тихим, немного странным смехом, из-за которого ее многие напрасно принимали за дурочку. Это был наивный, детский смех, как будто уходящий в глубь груди, не успев из нее выйти:

– Никто не узнает! Раньше же не знали!

– Илья велел тебе молчать, или ты сама догадалась? – допытывалась Наташа.

– Сам велел. Да ты за меня не бойся!

На этот раз, возвращаясь в Москву, Наташа вовсе не знала, на каком она свете. Наследство, свалившееся так неожиданно… Тревога за одинокую сестру… Сперва она боялась, что та пропадет без денег, теперь – что деньги делают ее опасной приманкой для воров – при ее-то образе жизни, беззащитности, даже без сторожевой собаки во дворе…

Но мало-помалу женщина успокоилась. Деньги и в самом деле дали им с мужем возможность произвести размен квартиры. Родители Павла поселились в однокомнатной хрущевке. Наташа с Павлом – в квартире чуть получше, правда, на самой окраине. Все были счастливы и только недоумевали, что все так складно получилось – будто само собой. Наташа теперь часто навещала сестру и убеждалась, что та вполне справляется с хозяйством и как будто ни о чем не жалеет.

Анюта по-прежнему жила одиноко. Был слух, что к ней пытался захаживать какой-то вдовец, живший неподалеку, в полуразвалившемся доме. Неизвестно, что его привлекло – скромная, неяркая красота девушки или ее дом с участком… Но Анюта ему отказала. Рассказывая об этом предложении руки и сердца, она очень возмущалась и даже начинала плакать, как будто ее незаслуженно оскорбили, закидали грязью. Сама мысль о том, что о ней могли подумать как о чьей-то невесте и жене, причиняла девушке страдание, была глубоко чужда и даже противна – будто ее выставили на всеобщее обозрение, сорвав одежду. Соседи удивлялись, как она выкручивается с деньгами, но судя по всему, никто о тайнике в часах не узнал.

Была еще одна новость, услышав которую, Наташа успокоилась окончательно. Людмила, несостоявшаяся жена Ильи, стремительно вышла замуж. Она больше не появлялась в доме на горе и забыла обо всех своих претензиях. «Жигули» Ильи охотно купил один из его приятелей-таксистов. Машина была в идеальном состоянии, и за нее удалось выручить приличную сумму. Наташа специально приезжала из Москвы, проследить за тем, чтобы сестру не обманули при сделке. Все деньги достались Анюте – они-то и оправдывали в глазах соседей ее безработность. Наташа наотрез отказалась от своей части, хотя Анюта настойчиво пыталась поделиться.

– Ты и так сделала для меня достаточно, – уверяла ее старшая сестра. – Не всякий поступил бы так! Ты хоть понимаешь это?

Анюта наивно удивлялась ее словам. Она не понимала… Соседка по секрету рассказала Наташе, что ее младшая сестра часто ходит в церковь и все больше становится похожей на монашку. Наташа вздохнула – этим и должно было кончиться. Хорошо, что хоть так… Хоть какая-то отдушина для одинокой девушки, которая незаметно для всех превратилась в старую деву.

Примерно в то же время Наташа обнаружила, что беременна. Она скрывала это ото всех, удивляясь и радуясь новым, тревожным ощущениям, которыми наполнилось ее тело. Рассказала лишь мужу, когда сомнений не оставалось. Она родила сына – крикливого и крепкого рыжего мальчика, который целиком занял все ее время, вытеснив из головы мысли о сестре, о погибшей семье, о доме на горе. Все это стало казаться каким-то далеким и почти ненастоящим.

Ребенка назвали Иваном – Анюта, узнав об этом, страшно обрадовалась. Она любила доброго и беспутного старшего брата, который жалел ее при жизни и с каждой получки обязательно дарил пакет карамелек, самоотверженно лишая себя лишней бутылки водки. Для него это было бо´льшим расходом, чем для человека побогаче и поздоровее – крупная сумма денег. Возможно, Анюта не вдавалась в такие рассуждения, но каждый подарок делал ее счастливой на несколько дней – и конечно, не только из-за конфет. Постоянное чтение романов обострило ее чувства, сделало тайной мечтательницей и фантазеркой. Старшая сестра часто удивлялась тому, как неожиданно тонко Анюта понимает человеческие отношения.

Летом сестры виделись чаще – Анюта умоляла приехать, и сестра провела у нее все теплые месяцы, вместе с грудным ребенком. Павел приезжал по воскресеньям и отсыпался на веранде, в брезентовом шезлонге. Вечером шел на реку с удочкой, а рано утром уезжал в Москву. Женщины хозяйничали, копались в огороде, Анюта нежно возилась с племянником, не помня себя от счастья. Ее, стареющую девственницу, все поражало в этом крохотном мальчике, все приводило в восторг – пальчики, ресницы, уши… Она, едва дыша от волнения, прижимала ребенка к груди, и в такие минуты Наташа с тяжелым сердцем думала о том, какой чудесной матерью могла быть Анюта, как нужен ей ребенок… И как он невозможен.

Осенью мать с сыном вернулись в Москву. Стало прохладно, река за соснами посерела, сады наполнились яркими и жесткими осенними цветами, которые казались сделанными из накрахмаленной ткани и совсем не пахли. Анюта не провожала родственников на станцию – боялась расплакаться.

– Приезжай к нам в Москву, – уговаривала ее Наташа. – Мы найдем, где тебя уложить. У нас такая большая прихожая, там стоит диван. Ты как раз поместишься.

– Нет, – бормотала та. – Лучше ты приезжай с Ваней весной.

– Боюсь, что я тогда пойду работать, – призналась Наташа. – Деньги нужны. А летом опять буду искать частные уроки.

– А ребенок останется один?!

– Бабушка за ним присмотрит. Она на пенсии.

Анюта тревожно заметалась. Она лепетала что-то, совсем сбившись с толку, вдруг метнулась на чердак – хотела принести и предложить оставшиеся деньги, потом стала уверять, что ребенка можно оставить ей на все лето – она ни на шаг от него не отойдет… Сестра дала ей слово – в следующем мае все решится окончательно. Может быть, ребенку и впрямь будет лучше провести лето за городом. Сама-то она не беспокоилась, что Анюта не усмотрит за малышом, но вот Павел мог быть против… Он по-прежнему считал золовку блаженной особой, только чудом не поджегшей дом и не упавшей в речку.

Зимой сестры почти не виделись. Только раз, под Новый год, молодая семья навестила Анюту в ее домике, живописно занесенном снегом. Стояла оттепель, и девушка, вся розовая, полураздетая, колола дрова для бани. Сам дом отапливался газом – переделки сделал еще Илья. Она взмахивала топором, и старая черная кофточка чуть не лопалась на груди – некоторые пуговицы отсутствовали, другие болтались на ниточках. Увидев остановившихся за калиткой гостей, она с криком бросила топор и побежала к ним, расцветая чудесной, яркой, совершенно детской улыбкой, на глазах становясь красавицей…

Такой и запомнила ее старшая сестра. Она не хотела помнить ее другой – какой увидела в мае, несколько дней назад. Уже в морге.

Особенно ее поразил Анютин цвет лица. Как всегда, нежный, чуть смугловатый от постоянного пребывания на воздухе… Но с каким-то голубым отливом – как будто ей в лицо светили синей лампой. О смерти Анюты Наташу известили соседи. Они вспомнили о девушке только три дня спустя после ее смерти, когда обратили внимание на то, что ее любимая кошка, как обезумевшая, мечется и воет в закрытом кухонном окне. Дверь взломали. Животное выбежало наружу, одним махом пересекло двор, перемахнуло забор и бесследно скрылось.