Императрица Всероссийская Анна Иоанновна - Ольга Агеева

Между тем в Петербурге продолжались пиры, балы и фейерверки, устраиваемые знатными вельможами. В этих увеселениях двух дворов русские дамы показывали быстро освоенное умение вести светские беседы, танцевать, участвовать в общих застольях. Так, задолго до знаменитого указа об ассамблеях 1718 года на свадьбе Анны Иоанновны было покончено с теремным затворничеством и русские высокопоставленные дамы «вышли в свет».

Через два месяца после бракосочетания в первых числах января царевна Анна Иоанновна и ее супруг герцог Фридрих Вильгельм засобирались домой, в Курляндию. Однако как только они покинули Петербург, случилось несчастье. Недалеко от города, на Кипенской мызе, 9 января молодой герцог умер. Что было причиной скоропостижной ранней смерти, точно не установлено. Злые языки говорили, что здоровье герцога подорвали бурные возлияния при русском дворе, в которых он участвовал. Так Анна внезапно стала герцогиней-вдовой небольшого немецкого герцогства, в котором никогда прежде не бывала.

Успела ли за два месяца Анна привязаться к молодому мужу, ее ровеснику, начала ли осваивать роль правящей герцогини перед окружающими, неизвестно. Два месяца – слишком короткий срок. Но только кончина герцога сразу перечеркнула все планы и надежды на будущее и поставила 17-летнюю Анну в незавидное положение. Статус вдовы, не имевшей детей-наследников, давал ей весьма скромные права, в основном представительские и финансовые. По брачному договору Анна получала незначительные доходы с разоренного войной домена Кетлеров и право постоянно жить в митавском дворце и замке. Как член правящего дома, в определенной мере она могла вмешиваться и в политические вопросы. Это право интриговать в политике герцогине обеспечивала стоявшая за ней мощная соседка Курляндии – Россия. Реальная же власть в Митаве принадлежала курляндскому дворянству, собиравшемуся на Совет, и вновь получившему властные полномочия герцогу Фердинанду. Впрочем, на руках у Анны была и козырная карта – возможность нового замужества с каким-либо представителем знатной европейской фамилии. Она придавала особую значимость молодой курляндской вдовушке. Что же касается жениха-претендента, то он получал потенциальное право на власть в герцогстве и супругу, обеспеченную приданым (7-й пункт договора!).

Анна Иоанновна.

Как же сложилась жизнь 17-летней царевны – герцогини? Первый год своего вдовства Анна провела в России, в любимом подмосковном Измайлове. А затем дядюшка-царь, оценив дипломатические выгоды нового положения племянницы, занялся устройством ее жизни на чужбине. Царь, не жалевший и своей жизни для интересов вверенной ему державы, как диктатор распорядился немецкими правами Анны. Он велел ей отправляться в Курляндию в герцогский замок и жить там, представляя Россию.

В 1712 году герцогиня выехала на чужбину и осенью прибыла к месту своей вдовьей «службы». Вместе с Анной царь отправил в Курляндию опытного дипломата Петра Михайловича Бестужева-Рюмина, который имел статус главы двора герцогини – обер-гофмейстера. Основной же ролью Бестужева было отстаивание прав Анны перед курляндским дворянством, которое более чем прагматично относилось к пришелице с востока, наблюдение за его политическими тяжбами с польской короной и герцогом Фердинандом.

Курляндские политические хитросплетения, действия обер-гофмейстера и его советы стали неоценимой школой для Анны. Наблюдая за местными тяжбами, она набиралась бесценного опыта конфликтного общения с враждебной средой, высчитывания своих шагов и обретения союзников. Все это в дальнейшем пригодилось ей уже в России. К тому же Анна взрослела. Приехав в Митаву в 18 лет, с годами она постепенно обрела вкус к самостоятельности, что, впрочем, далось ей нелегко.

Митава.

С приездом в Прибалтику обеспеченная жизнь русской царевны закончилась. Доходы с вдовьего домена были ничтожно малы, а герцогский замок в Митаве разорен. Поэтому в первое время Анне вообще пришлось жить в мещанском доме. Спасением становились суммы, иногда поступавшие из России. Их вымаливала слезными прошениями сама Анна. Для этого она регулярно направляла письма к «дядюшке-царю», «тетушке-царице» Екатерине Алексеевне, ставшей ее заступницей, к близким престолу светлейшему князю Меншикову и другим лицам. В письмах она жаловалась на свои повседневные нужды, на постоянные «доимки», которые следовало платить, и прочие невзгоды. «Вам, матушка моя, – писала Анна к царице Екатерине Алексеевне в 1719 году, – известна, что у меня ничево нет, кроме што с воли вашей написаны штофы, а ежели к чему случей позавет, и я не имею нарочитых алмазов, ни кружев, ни полотен, не платья нарочетава… а деревенскими доходами насилу я магу дом и стол свой в гот содержать…». В результате Петербург постоянно занимался отправлением герцогине денег на одежду, «ювели», еду и прочее. Все решения об этих тратах принимал лично царь Пётр Алексеевич, ставивший резолюции на челобитных крестницы – «быть по сему», или же полагавший, что траты не нужны.

Впрочем, униженное выпрашивание денег не может заслонить того, что огромная переписка Анны – более 300 писем! – имела и иную цель. Она постоянно напоминала адресатам о пребывающей в глухом балтийском углу митавской царевне и делала ее причастной к жизни царского дома.

В первые годы Анна тосковала по прежней жизни и в 1716 и 1718 годах даже приезжала в Россию. Затем настроения герцогини изменились, и она уже не желала покидать место своей «службы». Ситуацию усугубил конфликт с матерью Прасковьей Фёдоровной, отношение которой к Анне и раньше не было добрым в отличие от любимой дочери Екатерины, именуемой в письмах «Катюшкой-свет». Веской причиной недовольства была личная жизнь Анны. В Митаве страдающая от одиночества и неустроенности царевна сошлась с опытным, блудливым Бестужевым, который был старше ее на 19 лет. Этот «срамной» альянс вызывал возмущение праведной царицы, и она безуспешно пыталась удалить от дочери ее любезного друга, отправив в Курляндию брата Василия Салтыкова.

В последние годы жизни царицы отношения матери и дочери испортились окончательно. И в Митаву то летели письма «с гневом» и требованием признать себя виновной, то переставали идти вовсе. Только благодаря заступничеству Екатерины I, которую Анна именовала «государыней тетушкой», «матушкой-царицей», «матушкой моей», Прасковья пошла на попятную и объявила дочери прощение. «Слышала я от моей вселюбезной невестушки, государыни императрицы Екатерины Алексеевны, – писала она, – что ты в великом сумнении якобы под запрещением или, тако реши, проклятием от меня пребываешь, и в том ныне не сумневайся: все для… государыни невестушки отпущаю вам и прощаю во всем…». В октябре 1723 года царица Прасковья Фёдоровна умерла. В Петербурге прошли пышные, на европейский манер, похороны. Вдова царя Ивана Алексеевича нашла место последнего упокоения в Александро-Невском монастыре. Анны на погребении не было.