Тела. Сказ 1 - Кристина Владимировна Тарасова

делам монастырской кошки после стерилизации или не отправишься в качестве лота чьей-нибудь женой.

– Повтори? – дрогнувшим голосом уточняю я.

– Какой из пунктов папочка не объяснил? – Ману прищуривается. – Монастырские девы лишены способности зачать ребёнка, что очень удобно в первую очередь для самих монастырских дев. Операция после первого покупателя, не медлим. Время на восстановление в пару дней и за работу. Однако до стерилизации Отец может надумать устроить торги и выставить тебя на продажу. Перспектива: станешь женой кого-либо из пантеона. В этот момент кошка лишается статуса монастырской девы, договор владения переоформляется, хозяин меняется. Ну, чего молчишь? Чего смолкла и вытаращилась?

– Не понимаю.

– Бо! Соображай быстрей, птичка, всё ты поняла, но ещё не осознала. В договоре Папочкой прописано и тобой подписано.

– Он сказал: если хочу понять содержание договора, мне следует выучиться чтению.

– А ты хотела понять содержание договора?

Ману вскидывает плечами и закатывает глаза.

– Боги небесного пантеона, птичка! Тебя на личном транспорте доставляют подобно госпоже в обитель сладострастия, богатств и красоты, а ты фыркаешь и спрашиваешь условия пребывания. Они в любом случае лучше, чем в той дыре, откуда тебя привезли. Бо, птичка! Ну ты даёшь. Не зли папочку понапрасну, он не терпит говорливых.

Опускаю глаза.

– Мне показалось обратное.

– Ещё раз.

Ману хочет двигаться дальше, но резко замирает и упирается руками в боки стянутого корсета.

– Повтори, Луночка, немедленно.

Я выговариваю:

– Он не терпит говорливых, которых можно заставить смолчать, неподдающиеся же этому трюку привлекательны. Ему понравилось. Я ему понравилась.

– Птичка.

Женщина облизывает губы и громко цокает.

– Птичка, не думай, что ты другого полёта, ладно? Ты ровня иным монастырским девам, хотя бы по своему происхождению. Не забывай, что есть пантеон небесных богов (зримых) и земных (выдуманных), а иные – просто склоняющие в их честь головы.

– Кто ты? – спрашиваю я.

– Мамочка.

– Ты относишься к пантеону? Ты богиня? Или…

Ману быстро выплёвывает признание:

– Нет, птичка, я не богиня. Я рождена людьми и средь людей обитаю, я служу небесному пантеону и служу исправно, что советую делать тебе.

Женщина берёт меня под руку и ведёт по коридору. Я бросаю:

– Не слышала, чтобы из Монастыря продавали послушниц.

– Случается редко, – говорит Ману. – Необходимо согласие трёх сторон: покупающего (богам нравится коллекционировать), продающего (а вот Папочка жаден на своих девочек) и самой послушницы (здесь её голос учитывают). И, разумеется, послушница должна быть до стерилизации; жёны, не способные дать потомство, богам не нужны, поэтому продавать их либо сразу, либо никогда. А вообще не бери в голову.

Женщина быстро жмёт плечами.

– Почему?

– Сначала прибудет покупатель.

– Ты не ответила. Почему?

Ману опять замирает и, вглядываясь мне в лицо, бормочет едкости на чужом языке.

– А это что значит? – нетерпеливо отталкиваю я.

– Назвала тебя дотошной деревенщиной, что не умеет держать язык за зубами и ради правды цепляется в горло, – ругается Мамочка. – Бо, птичка! Я же сказала: не бери в голову. Или желаешь стать чьей-либо женой? Так скоро согласна покинуть Монастырь?

Видит скомканный взгляд, пущенный в пол, прихватывает за подбородок и велит отвечать:

– Что за мысли притаились, птичка? Делись немедленно, я помогу. Помогу: тяжёлый груз от дум распакуем по полочкам. Говори мне правду и сразу – так мы избежим недопонимания в будущем.

– Я могу отказаться от… операции? Меня страшит само слово.

– Всё страшит в первый раз, птичка, даже полёт. А вообще не можешь. Ты обязана, это прописано в договоре. А не желаешь перевязанной матки – умоляй папочку отдать тебя в жёны.

– В жёны я тоже не хочу.

– Бо! – восклицает Ману, пока мы поднимаемся к спальням, и причитает: – Не хочешь рожать, но и не рожать не хочешь. Что за похлёбка в головах у девственниц? Вирго, так вас называет Папочка. Зачем оно тебе, птичка? Не желаешь к мужу сейчас – потом не попадёшь, а, значит, позаботься, чтобы не плодоносить от каждого зерна. Монастырь – элитный дом, птичка. Если бы наши кошки несли потомство от каждого заблудшего кота…о, такие дома разбросаны по всему свету. По всему, но мы – отличительны. Папочка позаботился! И у Папочки много влиятельных друзей, которым требуются хорошие жёны.

Ману утаивает взгляд в проходящих мимо скромницах.

– Я оставлю тебя здесь, – добавляет женщина. – И ты сможешь познакомиться с сёстрами. Будь счастлива, птичка!

Моими соседками по комнате становятся три невинные (нет), сообразительные (возможно), очаровательные (да) девочки. Имена их Магдалена, Мириам и Муличка. Они прекрасны и различны: одна смеет хвастаться шапкой кудрей, другая сахарными губами, а третья – смеющимися и полными слёз глазами. Я отвечаю на девчачьи вопросы и отвечаю девчачьим возгласам.

К вечеру узнаём, что Хозяин Монастыря собирается продать меня на ужине, организованном в честь небесного пантеона и его земных представителей. Некто купит мою невинность, и после я смогу приступить к соответствующей работе Монастыря.

Мужчина

– Самое лучшее напоследок, – говорю я. – Эксклюзив не попадает в руки кого попало и как попало. Ты, Луна, вишенка на торте, а потому резать мы его будем медленно.

Кажется, девочка сравнение не понимает. Она с разрешения покидает кабинет – хороня на бледном лице растерянность и страх (сколько я их перевидал?!) – и до следующего дня не объявляется.

Я решаю сделать её лот заключительным: прошу Мамочку устроить особенное Шоу. Особенное – как если бы она продавала саму себя.

– Бо!, чем эта птичка так тебя подцепила? – с досадой – мнимой – восклицает женщина и примеряет цветастые боа.

– Своими отвратительно-умными глазами и своим отвратительно-очаровательным осознанием собственного достоинства. О, эта девочка знает себе цену.

– Девочки, которые знают себе цену, не продаются. И не только девочки.

– Правда? – с вызовом бросаю я и ловлю недовольный взгляд Мамочки. Вместе с тем ловлю скрученный вокруг шеи боа, который петлёй стягивается на горле. – Жаль, что мы не такие. У нас бы могло получиться, как думаешь?

Женщина в оскале смеётся. И посылает меня, и вырывается, и следом добавляет:

– Ты знаком с ней несколько часов, а со мной несколько десятков лет – не защищай её, обижая меня. Того не стоит.

Правда.

Я спешу извиниться, что делаю крайне редко и без искренности.

– А с чего это ты, – продолжает Мамочка, – решил, будто кому-то ещё понравится наличие мозгов у товара? Им же не разговаривать с ней, право…Ты делаешь большие ставки и – прости за мою резкость – делаешь их необоснованно. Она ещё не проявила себя, не показала, что может. Она лишь нагрубила и впитала твою симпатию.

– Уже