Отечественная история IX—XIX вв. - Александр Федулин

Другие историки полностью отрицали возможность видеть в этих известиях отражение реальных фактов, полагая, что летописный рассказ есть легенда, сочиненная много позже описываемых событий в пылу идеологических и политических страстей, волновавших древнерусское общество конца XI – начала XII в.

Впервые «Сказание о призвании варягов» было записано в «Остромировой летописи» (Новгородский свод 1050 г.), призванной выдвинуть Новгород на первый план по сравнению с Киевом в создании русской государственности. А из «Остромировой летописи» легенда о призвании варягов перешла в общерусское летописание, получив в XII в. более емкое и сложное толкование – своеобразный манифест политической вольности Новгорода и приоритет над Киевом в создании русской государственности, идея «первородности» княжеской власти в Новгороде.

Имеется противопоставление новгородцев киевлянам: первые – потомки Кия с братьями, вторые – Рюрика с братьями. Выдумав трех братьев-родоначальников, новгородцы уравняли Новгород с Киевом.

А киевляне этот рассказ истолковали по-своему («Киевский свод») – как историческое происхождение княжеской власти вообще (идея всенародного избрания, приглашения князя со стороны, противопоставленная мысли об исконности княжеской власти с незапамятных времен), как средство пропаганды единства и братства древнерусских князей, как способ оправдания вокняжения Владимира Мономаха в Киеве.

Появление легенды в «Киевском своде» обусловлено переменами в положении княжеской власти: князь превращался в орган общинной власти, подотчетный вечевому собранию. Это отразилось в изгнании князя Изяслава и избрании на его место Всеслава Полоцкого, и особенно в появлении на киевском столе в 1113 г. Владимира Мономаха. С него начинается систематическая практика избрания (приглашения) князей киевским вечем, что противоречило принципам Любечского съезда 1097 г. о держании каждым князем своей отчины. Договоренность князей осталась пустым звуком, возобладало народное призвание, что и отразилось в летописях. Причем для киевских идеологов было важно именно то, что события начинались в Новгороде, что давало возможность показать пришлость князей, стороннее происхождение княжеской власти в Киеве. Для этого требовалось затушевать местную династию, отказаться от идеи исконности и непрерывности княжеской власти в Киеве.

Повесть временных лет (ПВЛ) сообщает, что приглашенные славянами варяги были из племени «русь», что и дало название Русской земле. Но с другой стороны, в летописи под 852 г. есть упоминание «Русской земли». Анализ других летописных сводов также демонстрирует явные несостыковки. Например, древнейшая новгородская летопись епископа Иоакима совершенно определенно указывает, что Рюрик был внуком новгородского князя Гостомысла, а в киевской летописи Нестора отмечается, что варяги не были скандинавами. Княжение Синеуса на Белоозере является очевидным вымыслом, так как в IX в. города еще не было. Археологически он прослеживается только с Х в.

Третьи улавливали в «предании о Рюрике» отголоски действительных происшествий, но отнюдь не тех, что были поведаны летописцем. Кроме того, они говорили и об использовании этого предания в идейно-политической борьбе на грани XI—XII столетий. Последняя точка зрения представляется более конструктивной. Так, И.Я. Фроянов выражает несогласие с идеей антигреческой направленности легенды, обусловленной будто бы стремлением отстоять суверенитет Руси и отбросить притязания Византии на гегемонию, так как покушения Константинополя на политическую независимость Руси не находят обоснования в источниках.

Нельзя также мотив братьев, представленный в «Сказании», ограничивать только идеей «родового единства русских князей» и «династической унификации». Если для Южной Руси конца XI – начала XII в., истощаемой усобицами, идея братства и единения князей была актуальной, то для Новгорода она не имела такой остроты.

Несомненную злободневность для Новгорода играли внутриволостные и некоторые территориальные вопросы: верховенство Новгорода в волости, куда входили крупные по тому времени города Ладога и Псков. Новгород, во-первых, заявлял о своих претензиях на господствующее положение в волости, а во-вторых, объявлял города Верхней Волги находящимися в сфере своих интересов. Такая политика вытекала из конкретной исторической ситуации конца XI – начала XII в., когда Новгород заметно продвинулся в приобретении самостоятельности и независимости от Киева: в городе укрепляется местный институт посадничества, а в Ладоге появляется новгородская администрация.

Но одновременно обостряются отношения Новгорода с Псковом и Ладогой, которые стремятся к образованию собственных волостей: на короткое время в Пскове утвердилось собственное княжение (изгнанный из Новгорода Всеволод Мстиславич), произошел военный конфликт с Ладогой. Кроме того, ладожане в начале XII в. создают свою версию о призвании варягов, согласно которой Рюрик сначала княжил в Ладоге. Все дело в том, что во второй половине XI – начале XII в. новгородская община пытается установить влияние на Верхней Волге, движимая торгово-экономическими и геополитическими интересами. Белоозеро в Х в. заселялось преимущественно новгородскими словенами, что способствовало поддержанию связей. А на рубеже XI– XII вв. Верхнее Поволжье стало театром межволостных и межкняжеских войн. Активную роль в них играли новгородцы, обеспечившие победу Мстислава над Олегом в битве на Кулачьце.

Наступательная политика новгородцев в Верхнем Поволжье вылилась в ряд походов 30-х гг. XII в., несколько ослабев после сокрушительного поражения новгородских полков при Ждан-горе в 1135 г. То есть «Сказание о призвании варягов» объясняется в контексте событий второй половины XI – начала XII в.: борьбой за влияние в верхневолжском регионе, яростной враждой Новгорода и Полоцка во времена Всеслава Полоцкого, неоднократно опустошавшего и сжигавшего город (особенно в 1065 г.), и в ходе длительной борьбы полоцких князей с Владимиром Мономахом и его сыном Мстиславом, завершившейся высылкой в 1130 г. полоцких правителей в Византию. Даже сам термин «кормление» свидетельствует о позднем происхождении записи, так как во времена Рюрика, Олега и Игоря княжеским мужам предоставлялось право сбора дани с племен, у которых данщики бывали наездами.

Тем не менее на Руси скандинавские воины-купцы появились уже в середине VIII в., о чем свидетельствуют археологические раскопки в Старой Ладоге и под Ярославлем. Роль варягов в нашей истории не исчерпывается фактом «призвания». Отличные мореходы, воины и торговцы, скандинавы в IX—X вв. прошли по рекам и озерам Северной Руси и освоили великие водные пути – Днепр и Волгу. Одновременно эти же магистрали обживали и славянские колонисты-переселенцы, связанные с прежними районами обитания. Так, с помощью варягов была создана единая система коммуникаций, связавшая молодые «варварские» государства Северной и Восточной Европы со странами Ближнего и Среднего Востока.

Еще одна позиция связана с признанием варягов южнобалтийскими славянами, получивших свое имя от Вагрии, территории крупного племенного союза славян-ободритов, примыкавшей к Дании. Южнобалтийские славяне были прекрасными мореходами, торговцами и воинами. В течение нескольких веков они сдерживали направленную к северу экспансию германских племен, только в начале XI в. сумевших прорваться на побережье Балтийского моря и основать там город Любек. Наиболее известными городскими центрами ободритов, поморян, лужичей и других южнобалтийских славянских племен были Волин, Старград, Штеттин и др. Славяне заселяли острова Готланд, Эзель. Более 20% захоронений шведского города Бирка относятся к славянскому типу. От славян скандинавы заимствовали слова «lodhia», «torg», «besmen» (безмен, без которого торговля практически невозможна) и др. Краниологически (по типу строения черепа и скелета) новгородские словене связаны с прибалтийскими славянами, а не с юго-восточной группой – склавенами, антами. Под давлением германцев южнобалтийские славяне начали переселение в Северо-Восточную Русь – в области Приильменья, Чудского озера и далее на восток и юг. Этих взглядов придерживались С. Герберштейн, Г. Лейбниц, много занимавшийся историей Шлезвиг-Гольштейна, М.В. Ломоносов, С. Гедеонов, а из ученых XX в. и наших дней – В.Б. Вилинбахов, А.Г. Кузьмин, В.В. Фомин.