Варшавский договор - Шамиль Идиатуллин

Деньги, напомнил Егоров. Соболев ухмыльнулся. Егоров кивнул и продолжил: русское происхождение. Н-ну да, сказал Соболев. Последний козырь. Правда, порченый. И потом – через полгода после того, как мы пустим этот козырь в ход, наши братья по разуму примутся всех русских по заграницам отлавливать. Всех, под мелкий гребень. Егоров пренебрежительно ответил: им китайцами еще ой сколько заниматься. Но в целом вы правы: после Мотеева надо немного посидеть и дать ситуации успокоиться, раз все криво так идет. Дать предателям предать с минимальным ущербом. А потом вспомнить про русское поле.

На том они и сошлись, между прочим. На том Соболев и согласился. И потихонечку изучал, рыхлил да возгонял кормовую базу, которая постепенно станет сырьевой, а потом и производственной. Базу составляли несколько сотен человек, с которыми удалось наладить отношения, разные, но не исключающие развития. Конечно, попытка срочно вытащить из них любую информацию эти отношения угробит. Зато перспектива была неплохой. Это главное.

А теперь выяснилось, что справка главнее перспективы. Кабинет главнее дела. Как привычно и обидно.

Был бы еще кабинет толковый.

Апартаменты Панченко достались Соболеву в нетронутом виде – и с пожеланием не трогать и дальше. Спасибо хоть новому техинвентаризатору разрешили сослать допотопный компьютер со стола на дальнюю тумбочку, заново приладив к нему все провода, в том числе очевидно лишние. Соболев не возражал. Ну, гроб, ну, шуршит. Жрать не просит, чего возражать-то.

Теперь компьютер зашуршал сильнее. Соболев отвлекся от безнадежно оловянного окна и успел заметить затухание красных огоньков на системном блоке, видимо, вспыхнувших секундой раньше.

Здрасьте, пожалуйста. Агония, что ли? Как бы он в рамках агонии пожар не сотворил, равнодушно подумал Соболев, прикидывая, можно ли выключить комп, не вставая с места. Например, метко брошенным ежедневником.

Комп запищал. Пришлось встать, подойти и рассмотреть. Паленым не пахло. Соболев включил монитор. По экрану вдоль серой сетки допотопного файлового менеджера ползла сиреневая полоска высотой в два курсора.

Экран накрылся, понял Соболев – и тут полоса замигала и на ней проступили серые буквы: «Hello uncle».

Соболев посмотрел по сторонам, подумал, вытащил из тумбочки клавиатуру, пристроил ее рядом с монитором и набил ответное hello. Оно появилось на нестерпимо яркой изумрудной строчке, перечеркнувшей экран пониже сиреневой.

Еще ниже возникла новая сиреневая строчка, померцала и позволила продавиться порции серых литер – на сей раз невнятных: «4 bca ncuy g5u mtyw 601 mno7 tz6 pfxx 9q9 s221».

Соболев покусал губу, разглядывая цифры. Собеседник с той стороны напечатал с абзаца: «Cntn????» Губе стало больно. Соболев сообразил, что это уже вопрос, продолжать ли, нагнулся и одним пальчиком напечатал по-английски: «Ошибка, не могу читать». Получилось как в отчете электронного прибора, но тут уж не до красот.

«4, смотри 4», – замигало серым по сиреневому. Тут же с новой строки: «Подтверди, быстро».

Делать было нечего. Соболев быстро щелкнул по четверке.

Комп пискнул, цветные строчки на миг стали ярче и тут же пропали. Осталась сетка, делящая экран на три столбца с парой бессмысленных буквосочетаний на каждой. Буквосочетания были теми же, что и до сеанса связи, кириллическими и длинными, будто название ошметка древнего файла в недружественной кодировке. В отличие от файлов, эти буквосочетания не открывались. Никак.

Соболев подтащил стул, сел, напрягшись, вспомнил способы обращения с DOS-овскими файлами и попытался хотя бы найти описание объектов или иным способом залезть в четвертый из них, видимая часть которого читалась «~РйЙяпачЧфЫДэПРгрекнапЖД-да». Вдруг это и есть четверка-раскодировщик.

Не срослось. Соболев простучал остальные объекты, попробовал разобраться в операционке компа или вызвать дерево каталогов, убедился, что человеческие методы машина не понимает, и тягостно задумался, шарахнуть по ней с ноги или позвать кого умеющего. Да некого было звать: комп ставили и переставляли спецы из Леса, а здесь был не Лес, а покрышка[5], и в это крыло ходу работникам покрышки не было. Да кабы и был – что разобрал бы сисадмин из айти-департамента «Экспортконсалтинга» в допотопном железе и закриптованном софте?

Комп снова пискнул, экран перехлестнуло сиреневым, надулась надпись:

– Что с дядей?

– Его нет, – без паузы напечатал Соболев. – 200. Сердце.

Решил не врать, ибо смысл-то.

– Когда?

– В сентябре.

– Ты вместо него?

– Да.

– Меня знаешь?

Соболев немедля набил:

– Предполагаю.

– 1, 2, 3 не знаешь?

– Ничего не знаю.

– Рабочий номер, быстро. 15 секунд.

Соболев замешкался – сперва не понял, потом лихорадочно вспоминал номер проведенного в кабинет телефона, которым сроду не пользовался, потом соображал, не засекречен ли он, потом неправильно набил вторую цифру.

Но успел, кажется. Точно успел. Неужто отрубится, падла?

Экран резал глаз застывшей тельняшкой ядовитых тонов – и ожил одновременно с телефоном. Телефон заблеял, а на дисплее появилось: «После шестого звонка на р. – перезвоните позже».

На четвертой трели Соболев понял, чего от него хотят, и подивился параноидальности панченковских агентов. На пятой согласился с обоснованностью такого подхода. На шестой откашлялся, поднял трубку и сказал:

– Перезвоните позже.

В трубке слабо ныло чужое внимание.

Соболеву очень хотелось сказать «пожалуйста», сказать «не бойся, я свой», сказать «Панченко тебя не сдал», сказать «ты нам нужен».

Он молчал до щелчка и коротких гудков. Ударил по рычагу, набрал короткий номер и сказал:

– Соболев, двенадцать семь семь. Отследить звонок на мой городской, все, что возможно, экстра. Стоп. Ноль десять. Да, Соболев, двенадцать семь семь, подтверждаю: ноль десять, отбой.

Сел к экрану, убедился, что от стола верно разглядел строчку «Не отслеживай, вредно» и пробормотал:

– Ну, чтоб ты был такой же полезный, какой ушлый.

Убеждать себя в этом пришлось гораздо дольше, чем Соболев рассчитывал. Но через час он ворвался в кабинет Егорову почти счастливым.

– Андрей Борисович, контакт Панченко всплыл!

Егоров даже не вздрогнул. Кивнул, не отрываясь от монитора, и спросил:

– Который?

– Не знаю, но есть основания полагать, что важнейший, – нетерпеливо сказал Соболев. – Пальцы веером, прошу прощения, но компетентный – и старейший, я так понимаю. Он через панченковскую игровую приставку выскочил.