Напряжение счастья - Ирина Муравьева

– Ах, так? Я сдурела? А ты об чем думал? Работу срываешь! Из-за твоего безответственного поведения мы зиму в Москве проведем! Да! На печке!

– А если б не я, так тогда бы что было?

– А если б не ты, был бы Бостон! Лос-Анджелес! Вот что! И съемки в Нью-Йорке! Да мало ли что! Что молчишь? Сам ведь знаешь!

– В постель меня ложишь? От Оли к вот этой?

– Петяня! – Виктория испуганно оглянулась на дверь. – Ты будь подобрее! Ведь любит же, Петя! А женщина – чудо! Ну, что? Не убудет! Для дела, Петяня!

– Заткнись ты! – себе под нос пробормотал оператор. – «Для дела»! Эк, скажешь ты, Вика! Какое тут дело? Короче, я сам разберусь, бляха-муха…

На следующий день события приняли совсем неожиданный оборот. Съемочную группу пригласили в Центральный дом работников искусств, где будет обед, а потом – выступления. У Деби, у бедной, совсем сдали нервы. Короткое черное платье делало ее стройнее, моложе, но волосы были взлохмачены, веки красны, как всегда. Молчала, курила. И пальцы дрожали. Виктория попыталась выразительно переглянуться с Ричардом, но он отвел глаза, стал пялиться на россиянок. На круглые русские скулы. Такие, как ни у кого. Мог бы – съел бы.

Подавали борщ и мясо в горшочках. Десерт был хорошим и чай – очень крепким. Потом пригласили послушать ансамбль. На сцену выбежало трое парней, костлявых, в цепях, в черных куртках. И с ними – девица. Закована в черную кожу, а скулы такие – что не оторваться.

– Когда нечаянно нагря-я-я-нет, – громко запела она, – пойдем с тобой в лесок, погово-о-о-о-рим!

– И весь лесок, конечно, ста-а-а-а-нет, – подхватили костлявые парни, – вдруг окончательно родны-ы-ы-м!

– О чем это они? – мрачно спросила Деби у Ричарда, стряхивая пепел на краешек блюдца.

– Они? – Ричард перевел на нее взгляд, блестевший совсем по-московски. – Они о любви, но не нашей.

– Какой же? – криво усмехнулась она.

– Они о своей любви, русской. Когда можно, знаешь, укрыться в лесу… на природе… – И тут же запнулся, поймав ее взгляд, удивленный, тоскливый.

– Но есть же мотели, – жалобно сказала она.

– У нас, – поправил ее Ричард. – У них есть природа.

Петр сидел рядом с незнакомой женщиной, закинув небрежно ей руку на плечи. Женщина поеживалась, как будто рука щекотала ее, и вся извертелась, желая прижаться. О чем говорили, никто не расслышал. Виктория рванулась вперед и что-то шепнула Петру прямо в ухо. И сразу же ухо светло покраснело. Петр резко обернулся. Сузившиеся глаза его встретились с черными глазами Деби. Он встал, бросив незнакомую женщину в самом разгаре беседы, подошел к Деби и громко спросил ее:

– Ну? Заскучала? Наелась здесь дряни?

Деби испуганно-радостно посмотрела на него, сдерживая дыхание.

– Обед послезавтра! – громко сказал он. – В моем личном доме. Я всех приглашаю. К семи. В бальных платьях.

Когда американская съемочная группа уже сидела в автобусе, он вдруг подбежал и вскочил на подножку:

– Башка разболелась! Таблетка найдется?

– Что он говорит? – быстро прошипела Деби, оглядываясь.

– Он просит таблетку, – сдержанно перевел Ричард. – Мигрень. Или спазмы.

– Даю вам таблетка! – закричала Деби. – Имею таблетка! Но в доме, в отеле!

В номере у нее был беспорядок. Вечернее платье, которое Деби собиралась надеть в Центральный дом работников искусств, раскинулось в кресле, как женщина без головы. А Петр был рядом, смотрел исподлобья.

– Ты что? – спросил он ее. – Ты меня полюбила?

– А ти? – ответила она умоляюще. – Тожа лубишь?

– Я тоже, конечно, – пробормотал он. – Такие дела, бляха-муха…

Через час он крепко поцеловал ее в губы, пригладил ее вспотевшие волосы, стал одеваться.

– Зачем ти уходишь? – счастливым голосом спросила похорошевшая румяная Деби. – Здес будь. И на утро.

– Какое «на утро»? – вздохнул он. – Меня жена ждет.

Деби побледнела так сильно, что лицо ее стало похоже на кусок простыни, но только с губами, с глазами.

– Жи-на? – переспросила она. – А где она есть? Ваша жи-на?

– Жена моя? Дома, надеюсь.

Она зажмурилась и отвернулась. Петр нерешительно помялся на пороге.

– Ну ладно тебе. Я пошел.

Часа через три приключилось несчастье. Сестра Виктории, родной ее кровный близнец Изабелла, имела супруга. Супругом был главный в Москве гинеколог. Бандиты с окраин, пользуясь рассеянностью этого очень тяжело работающего в клинике и постоянно спасающего человеческие жизни врача и доцента, забрались в его незапертую машину, дождались, пока он включил зажигание, приставили к горлу оружие, чтобы…

Короче, наутро раздался звонок. Сестра Изабелла спала, когда он раздался. Уродливый голос (естественно, женский!) спросил гинеколога.

– С ума сошли, девушка? – неприветливо ответила Изабелла. – Куда в эту рань?

– Придется проснуться, – хмуро ответила «девушка». – Где муж-то, хоть знаешь?

– Мой муж? Он на даче.

– Какой еще даче! – Незнакомая громко, с досадой, вздохнула. – Он вот. Сидит, плачет.

– Кто плачет? – вскричала с ненавистью Изабелла Львовна. – Мерзавка и падаль! Сейчас ты заплачешь!

И тут же услышала всхлипывания. Мужские и страшные.

– Белюша! Отдай ты им все, ради Бога! Убьют ведь, Белюша!

Тут слезы закончились, трубка стонала. Изабелла Львовна догадалась, что муж ее, Изя, родной ее муж, весь истерзан и плачет. Вернулась преступница:

– Слышала? «Дача»! Короче, сегодня в двенадцать. Положишь в почтовый. В один конверт двадцать кусков, в другой – тридцать. Запомнила, жучка?

– В один конверт… – погружаясь в темноту и звон, залепетала Изабелла Львовна. – В другой конверт… Сколько?

– Да тысяч же, дура! В один конверт двадцать, в другой конверт – тридцать! Ну, что? Поняла, недотепа?

И все, провалилась. Ледяными руками Изабелла Львовна набрала сестру.

– Что, Белла? – вскричала Виктория. – Плохо? Кому? Неотложку? Где кобель?

Это было домашнее прозвище Исаака Матвеича, которое сестры обычно использовали в своих переговорах.

– Похищен! – шепнула близнец Изабелла.

Через двадцать минут она, захлебываясь и кашляя, рассказывала примчавшейся на попутке Виктории Львовне подробности дела.

– Так. – Виктория с силой закрыла глаза. – Мне ясно. Подробности есть? Кровь? Детали?

Сестра Изабелла негромко рыдала.

– Мне ясно, – повторила Виктория. – Пытки. В подвале. Сидит на цепи. Я читала. Что думаешь делать?

Изабелла Львовна упала грудью на кожаный белый диван и забилась.