Танганайский лев - Карл Фалькенгорст

Однако все вышло иначе, чем он желал и надеялся. Оказалось, что в то время в Каире отнюдь не спешили набирать спасительную армию для облегчения участи истязаемых негров. Его тотчас же с большой готовностью приняли и зачислили в ряды египетской армии, но муштровка турок не была делом, которое было бы ему по душе. Отчислившись из египетской армии, он снова ухватился, как истый охотник, за ружье, став еще раз охотником и торговцем. Теперь он уже на свой собственный счет странствовал по следам Ливингстона, Спика и Буртона. Подобно им, он предпринял это дальнее путешествие с целью открытий, но только не рек и озер, а хотя бы маленького клочка земли на всем этом громадном материке, где бы царили мир, тишина и спокойствие, где бы он мог спокойно поселиться среди чернокожих и преподать им первые начатки культуры. Те белые, которых он встречал и с которыми делился своим намерением, называли его в глаза мечтателем, а за глаза смеялись над ним. Но это не смущало его; он был вполне проникнут своей идеей; в его жилах, в его крови был тот же священный светоч любви к человечеству, какой воодушевлял испокон веков всех миссионеров, заставляя их смело идти и к дикарям, и к людоедам.

И вот после продолжительных странствований он полагал, что нашел, наконец, то, чего искал.

Угнетенные и преследуемые коренные обитатели Вавенди были именно того сорта люди, какие были нужны для его целей. Люди с душой более возвышенной и благородной, чем соседние племена, люди трудолюбивые и смелые, они, казалось, как нельзя лучше были способны основать у себя государственную жизнь, которая отличалась бы от жизни других племен известным строем и порядком, способствующим благосостоянию всего племени. Они уже начинали спускаться с высоты неприступных гор в прибрежную долину Танганайки, они опять собрались с духом, в них снова пробудилась смелость и вернулась надежда. А смелым Бог помогает! С ними-то и хотел теперь остаться Симба. Он хотел стать их другом и советником, помогать им словом и делом, а в случае стычек и сражений хотел стоять на их стороне и способствовать их победе.

И во сне он увидел осуществление этой мечты; увидел высоко над крепостью Мудима сияющий на солнце золоченый крест, а, взглянув вниз, увидел веселые луга, покрытые стадами, и пышные всходы на полях. Там, где теперь раскинулся пустынный и безлюдный берег, стояли живописные хижинки рыбацких деревень, а на гладкой поверхности голубого озера мелькали во всех направлениях лодки рыбаков, возвращающихся домой, веселых и довольных после счастливого лова.

Но недолго дано было Симбе даже во сне наслаждаться этой отрадной картиной мира, довольства и счастья. Фераджи постучал к нему в дверь и позвал взглянуть своими глазами на озеро.

Проворно вскочив с ложа, он вышел на порог хижины и стал смотреть вниз, в глубину долины. Там, в заливчике Лувулунгу, стояло небольшое судно, только что успевшее причалить. С этой высоты, где стоял Симба, разглядеть людей, которые в этот момент сходили на берег, конечно, не было никакой возможности. Но негры Симбы ликовали, зная наверняка, что приставшее к берегу судно привезло Сузи, что это Сузи и ни кто иной, что он привел, наконец, желанное новое судно. На этот раз предчувствие не обмануло их; час спустя они увидели перед собой Сузи, этого рослого занзибарского негра, молодца и красавца, который явился доложить своему господину, что приказание его исполнено.

— Арабы в Удшидши охотно отдали нам в наем судно, — рассказывал Сузи, — и я без труда нашел самое подходящее для нас. А все же мне пришлось так долго задержаться, потому что с платой за наем была страшная возня. Судно это принадлежит арабу Сайду, и он потребовал, чтобы я уплатил ему за наем слоновой костью, а вы ведь знаете, господин мой, что слоновой кости в наших запасах и кладовых нет. И вот я отправился в город, чтобы там купить слоновую кость, и после весьма продолжительных поисков мне, наконец, удалось узнать, что у Магомета-ибн-Салиба есть слоновая кость. Я отправился к нему, но его не было, и мне пришлось двое суток ожидать его возвращения. Он согласился продать мне часть своей слоновой кости, но хотел получить за нее сукно, а вы знаете, господин, что сукна у меня не было, потому что наши запасы сукна лежат здесь, в крепости Мудима. Я стал просить его согласиться принять что-нибудь другое в уплату, но он требовал непременно сукна. Тогда мне пришлось снова вернуться в город и обходить одного араба за другим, узнавая, у кого из них есть продажное сукно. В конце концов мне сказали, что у Гариба есть сукно и что он согласен продать его. Я пошел к нему, и на мое счастье тот не запросил с меня слоновой кости, а проволоки, которой у меня было много. Купив за проволоку сукно, а за сукно — слоновую кость, я, наконец, уплатил за наем судна, с которым и прибыл сюда. Да, как ни говори, а в Каире все же лучше, там за деньги можно купить все, что только пожелаешь!

Товар наш я весь привез в целости; он лежал у Магомета-ибн-Салиба и не мог никуда сбежать. Но из людей наших я привез сюда едва пятую часть. Все они сбежали, кроме тех пяти человек, которые были так пьяны, что не только бежать, но даже и перевернуться с боку на бок не были в состоянии. Но так как родина этих беглецов лежит всего на расстоянии каких-нибудь двух дней пути от Удшидши, то Магомет-ибн-Салиб предлагал, если Симба того пожелает, вернуть их силой: арабы не хотят допускать подобного бегства.

— Господь с ними, Сузи, мне они вовсе не нужны! — сказал Симба презрительно. — Теперь зайдем в хижину, я хочу сообщить тебе нечто важное. А вы, ребята, — обратился он к остальным неграм, — идите вниз и ждите нас там на берегу.

Симба и его верный раб скрылись за дверью, а остальные негры стали собираться не вниз идти, как им было приказано, а подналечь на яблочное пиво, и, конечно, расселись бы тут же во дворе, если бы один из них не воскликнул:

— Смотрите, смотрите: еще одно судно! Большое судно идет сюда! Пойдем, посмотрим, что оно везет!

Любопытные зеваки, какими являются по природе своей негры, бросились со всех ног бежать вниз в долину: ведь там теперь было на что поглазеть, было о чем поточить язык.

Действительно, в бухту Лувулунгу входило со стороны озера второе судно. Владельцы его, двое арабов, удобно и спокойно расположились под красивым навесом на корме. Один из них был уже далеко не молод: ему могло быть более пятидесяти лет, и черную густую бороду его во многих местах серебрила седина; другой был еще почти юноша.

— Неужели ты в самом деле узнаешь эту бухту, Солиман? — спросил последний.

— Да, узнаю, Осман! — отвечал тот. — Я был в то время в твоем возрасте, когда мы праздновали здесь, на этом берегу, нашу первую победу. Но горы не изменились за эти многие десятки лет; вон, на той вершине, виднеется крепость Мудима. Один он был умнее других и забрался туда, в эти горы, куда залетают разве одни только коршуны да горные орлы. Только одна его крепость могла устоять против нас; все остальные тэмбе остались в наших руках. Эти Вавенди — сильное, жизненное и способное племя, не то, что другие соседние племена. И утомительные переходы, и голод, и холод, и зной, и жажда — все им нипочем; даже болотные лихорадки их не берут. Они страдают только от тоски по родине, когда их оторвут от берегов родной Танганайки. Да и не мудрено: в целой Африке нет другого такого клочка земли, который мог бы похвастать такими чудными горами и лугами, такими светлыми и звонкими ручьями, такой благодатной прохладой в тени густых лесов. Понятно, что сюда, в этот райский уголочек земли, невольно стремится все племя Вавенди и не может жить вдали от этих берегов.