Возвращение изгнанника - Раймонд Фейст

Вдруг воспоминания прервались появлением отца. На долю секунды Каспар даже подумал, что уже умер и отец пришел, чтобы проводить сына в зал Смерти, где Лимс-Крагма взвесит ценность прожитой им жизни и определит место Каспара на Колесе для следующего оборота.

— Разве я не говорил тебе, что надо быть осторожным?

Каспар не столько выговорил, сколько прохрипел еле слышно:

— Что?

— Из всех слабостей, что подстерегают человека, тщеславие — самая опасная. Именно тщеславие заставляет мудрого человека делать глупости.

Каспар приподнялся, но отец исчез.

Измученный жаждой и голодом, Каспар не мог понять, что значило это видение, но все же смутно догадывался о его важности. Времени на размышления, однако, не было. С внезапной ясностью он осознал, что заката ждать нельзя. В его положении каждая минута на счету. И Каспар поковылял по каменистому склону вниз, перелезая через серые и охряные валуны, дрожащие в пелене зноя, поскальзываясь на гладких поверхностях, отполированных давно ушедшей водой.

Вода.

У него снова начались видения. Он отдавал себе отчет в том, что отец его умер, и все же видел, как старый герцог шел впереди него.

— Ты слишком полагался на тех, кто говорил тебе то, что ты хотел услышать. И игнорировал тех, кто пытался донести до тебя правду.

Каспар хотел крикнуть в ответ, но слова прозвучали невнятным мычанием:

— Но я был силой, внушающей страх!

— Страх — не единственный инструмент дипломатии и правления, мой сын. Преданность рождается из доверия.

— Доверие! — снова пытался кричать Каспар, однако сухое, как пергамент, горло исторгало лишь сиплый хрип. — Никому не доверяй! — Он остановился и чуть не упал, ткнув пальцем в призрак. — Ты меня сам этому учил!

— Я ошибался, — печально ответил призрак и пропал.

Каспар огляделся, чтобы убедиться, что двигается примерно в том направлении, где раньше видел мерцание. И вновь пошел, пошатываясь, поднимая одну ногу и ставя ее перед другой. Медленно он преодолел половину намеченного расстояния, потом половину оставшегося пути.

А в памяти опять всплывали картины детства, затем — тех времен, когда пало его правление. То и дело являлись новые видения. Некоторое время рядом с Каспаром двигалась молодая девушка. Он не сразу вспомнил, кто она такая. Ах да, дочка одного торговца, которая когда-то казалась ему симпатичной. Отец запретил встречаться с ней. «Ты женишься из соображений государственной выгоды, — сказал тогда старый герцог. — Возьми ее в постель, если уж так хочется, но дурацкие мысли о любви выкинь из головы раз и навсегда».

Девушка вышла замуж за кого-то другого.

Как бы он хотел вспомнить ее имя.

Он шел и шел, спотыкаясь, запинаясь, падая и снова вставая. Сил не было, Каспара поддерживала только воля к жизни. Текли минуты, часы, дни — он потерял способность оценивать время. Его сознание сужалось, он чувствовал, как жизнь ускользает от него.

В какой-то момент он поднял голову и сквозь смыкающиеся веки разглядел, что наступает вечер, а сам он двигается по дну узкой расщелины, ведущей вниз.

И тут он услышал звук.

Птичий щебет. Чирикнула какая-то птица, наверное, не больше воробья, но все же птица.

Бывший герцог воспрянул духом. Он даже сумел побороть сковавшую сознание апатию и поморгал, восстанавливая зрение. И вдруг снова до него донесся щебет. Склонив голову, Каспар прислушался и вскоре был вознагражден третьим «чирик-чирик».

Он заковылял в сторону, откуда доносился звук, не глядя под ноги. Споткнулся, чуть не растянулся во весь рост, но успел схватиться за стенку расщелины, которая стала уже довольно глубокой.

Вот уже среди камней начала появляться жесткая трава, и его мозг уцепился за этот факт: раз есть трава, то под ней должна быть вода. Вдалеке замаячила рощица. Каспар чуть не тащил себя к ней, но наконец силы иссякли, он опустился на колени и упал лицом вниз.

Задыхаясь, он прижался губами к травинкам, кожей ощутил их влажность. Слабеющими пальцами Каспар ухватил кустик травы, вырвал ее, стал ковырять грунт. Под верхним, сухим слоем показалась сырая земля. Отчаянным усилием воли он приподнялся и вытащил меч. Почему-то подумалось, что при виде такого обращения с оружием старый мастер клинка, учивший его владению мечом, несомненно задал бы ученику хорошую трепку. Каспар отмахнулся от неуместной мысли и вонзил клинок в землю, пользуясь им так же, как садовник пользуется лопатой. Он копал. И копал. И копал.

Движимый одной только исступленностью на грани истерики, не имея уже ни физических, ни душевных сил, он выковырял яму со скоростью, с какой барсук роет свою нору. Остановившись, он принюхался. Запах сырости! И влажный блеск на клинке!

Каспар принялся ощупывать дно ямы руками. В одном месте грязь была почти жидкой. Уже без меча Каспар стал судорожно отбрасывать горсти земли, и вот его пальцы погрузились в воду. Теперь он мог, лежа на животе, нацедить в пригоршню немного воды. Она была грязной, отдавала глиной, но это была вода. Он раз за разом наполнял горсть водой, подносил ладони к запекшимся губам и пил. В какой-то момент он растер несколько капель по лицу и шее, однако затем снова стал жадно глотать мутную жидкость, пока наконец не откинулся в изнеможении на спину. Голова стукнулась о землю, глаза закрылись, и сознание покинуло его.

* * *

Птица осторожно, словно чуя опасность, подбирала семена. Каспар затаился в небольшом углублении в нескольких футах, за колючим кустарником и напряженно следил за тем, как птица — наподобие дикой курицы, насколько он мог судить, — сначала тыкала клювом в семечко, потом выковыривала его сердцевину и глотала.

Каспар оправился настолько, что поутру сумел перебраться в тень, которую покидал, только чтобы напиться из самодельного колодца. Каждый раз воды набиралось все меньше, из чего следовало, что этот маленький источник вскоре иссякнет. К полудню бывший герцог решил рискнуть и спуститься по расщелине ниже, посмотреть, куда она ведет и нет ли других мест, где можно поискать воду.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда он нашел плодовое дерево. Его плоды в жесткой кожуре не были похожи ни на что, известное Каспару, но он все-таки срезал несколько и обнаружил, что если очистить кожуру мечом, то плоды вполне съедобны. Волокнистая и мясистая мякоть, странно пахнущая, в нормальных условиях выглядела бы не очень аппетитно, но он находился в отчаянном положении. Борясь с голодом, побуждавшим его жадно наброситься на пищу, он откусил совсем немного, прожевал и стал ждать.

Кажется, плоды не были ядовитыми. Поняв это, Каспар съел несколько штук и продолжал бы есть, если бы живот не свело резкой болью. Хоть и не ядовитая, все же пища оказалась слишком тяжелой для желудка. А может, сказались три дня без еды.

Каспар никогда не жаловался на аппетит и никогда не знал, что значит голодать, если не считать случаев, когда из-за охоты или поездки он пропускал обед. В подобных ситуациях именно он, невзирая на горькие жалобы придворных, настаивал на завершении дела и лишь потом разрешал приступить к еде. Сейчас изгнанный герцог улыбался при мысли о том, как бы повели себя его приближенные, окажись они на его месте. Улыбка пропала, как только он вспомнил, что все они, скорее всего, мертвы.