Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии… - Елена Первушина

Эта сцена предательства во имя любви, которое не спасло любимую, а в итоге свело с ума и погубило, и была той, что играли молодые люди в тот вечер в Баболово, когда впервые ощутили притяжение, нарастающее между ними.

«Мы были уже в костюмах Гамлета и Офелии, в гриме, — вспоминает Любовь Дмитриевна. — Я чувствовала себя смелее. Венок, сноп полевых цветов, распущенный напоказ всем плащ золотых волос, падающих ниже колен… Блок в черном берете, колете, со шпагой. Мы сидели за кулисами в полутайне, пока готовили сцену. Помост обрывался. Блок сидел на нем, как на скамье, у моих ног, потому что табурет мой стоял выше, на самом помосте. Мы говорили о чем-то более личном, чем всегда, а главное, жуткое — я не бежала, я смотрела в глаза, мы были вместе, мы были ближе, чем слова разговора».

В тот вечер после спектакля они вдвоем, все еще в костюмах, идут из сенного сарая, где была устроена сцена, к дому через Церковный лес. «Лес этот — сказочный, в то время еще не тронутый топором. Вековые ели клонят шатрами седые ветви: длинные седые бороды мхов свисают до земли. Непролазные чащи можжевельника, бересклета, волчьих ягод, папоротника, местами земля покрыта ковром опавшей хвои, местами — заросли крупных и темнолистых, как нигде, ландышей. „Тропинка вьется, вот-вот потеряется…“, „Нет конца лесным тропинкам…“», — рассказывала Любовь Дмитриевна.

Волшебный лес — старый герой рыцарских романов и русских сказок, да и вообще сказок всех времен и народов. Этот образ обладает неодолимой притягательной мощью, которой охотно покоряется наше воображение. Он, безусловно, восходит к образу леса — потустороннего царства, царства мертвых, куда шаман уводит юношей, где он их убивает и откуда они возвращаются возрожденными в новом качестве — уже мужчинами, полноправными членами своего племени, которые могут брать себе жен. Отсюда все легенды о путешествии одинокого рыцаря через лес, о его встрече и единоборстве с чудовищем и внезапно обретенной невесте — заколдованной царевне. Ну и, наконец, лес ночью — это темное и таинственное место, с незнакомыми запахами и звуками, вызывающее даже в цивилизованных людях, своеобразное возбуждение, «нестрашный страх», чувство, что сейчас можно и даже нужно переступить границу.

Впрочем, разумеется, Блоку и Любови Дмитриевне не пришлось пересекать глухую лесную чащу, чтобы попасть домой. И все же, несомненно, это волшебное путешествие.

«От „театра“ — сенного сарая — до дома, вниз под горку сквозь совсем молодой березничек, еле в рост человека. Августовская ночь черна в Московской губернии и „звезды были крупными необычно“. Как-то так вышло, что еще в костюмах (переодевались дома) мы ушли с Блоком вдвоем в кутерьме после спектакля и очутились вдвоем Офелией и Гамлетом в этой звездной ночи. Мы были еще в мире того разговора и было не страшно, когда прямо перед нами в широком небосводе медленно прочертил путь большой, сияющий голубизной метеор. „И вдруг звезда полночная упала“… Даже руки наши не встретились и смотрели мы прямо перед собой. И было нам шестнадцать и семнадцать лет».

На следующий день Блок пришлет Любе стихи: Воспоминания о «Гамлете» 1 августа в Боблове. Шахматово, 2 августа. Посв. Л.Д.М. с эпиграфом: Тоску и грусть, страданье, самый ад — Все в красоту она преобразила. Офелия.

Казалось бы, после такого вечера, после таких стихов — что тут еще раздумывать? Они поженились на следующий день в маленькой темной деревенской церкви, на полпути между их усадьбами, жили долго и счастливо и умерли в один день в весьма преклонном возрасте, окруженные безутешными детьми, внуками и правнуками. Их похоронили в одной могиле, чтобы, восстав в день Страшного суда, они могли сразу кинуться друг другу в объятия. Когда бы так!

Боблово Менделеев приобрел в 1865 году, вскладчину, с профессором и директором Санкт-Петербургского Технологического института Николаем Павловичем Ильиным. При разделе Ильину достался парк и два флигеля, к которым он пристроил каменный дом, Менделеевым — старый особняк и фруктовый сад.

Дмитрию Ивановичу был в этот момент 31 год (сын директора Тобольской гимназии, перебравшийся из Сибири в Петербург и сделавший научную карьеру). В этой семье уважали сильных, независимых женщин. Мать Менделеева — Мария Дмитриевна, когда-то самостоятельно прошла курс гимназии по учебникам своего брата, потом, после того, как муж заболел, кормила семью, управляя небольшим стекольным заводом. Она родила 14 детей, но многие умерли во младенчестве. После смерти мужа ради образования сына перевезла младших детей из Сибири в столицу.

Мать Любови Дмитриевны — вторая жена Менделеева — Анна Ивановна Попова. Первый раз он женился в 28 лет на Феозве[13] Никитичне Лещевой, которая была на восемь лет старше мужа. В семье родились дети: сын Владимир и дочь Ольга, для них и купили усадьбу в Боблово. Но в 1876 году 42-летний Дмитрий знакомится и страстно влюбляется в 17-летнюю Анну Ивановну Попову, знакомую его сестры.

Позже Дмитрий Иванович вспоминал: «Когда я впервые увидел ее, это было весной 1877-го года. К нам приехала погостить сестра Катенька вместе с детьми. В тот день я работал и поначалу не замечал шума в гостиной. Кто-то играл на рояле Бетховена… Играла 17-летняя подружка сестры — Аня Попова — русые косы до пят, румянец на щеках. Она была так непохожа на всех девушек, которых я встречал раньше. Приехала поступать в Академию художеств. За ужином мне стало так хорошо, так тепло рядом с ней, но нужно было готовиться к лекции, и я вновь остался один на один со своими рукописями и книгами».

Он хочет развестись, развод затягивается, Дмитрий Иванович в отчаянии, он задумывается о самоубийстве. В это трудное время ему сильно помог друг — профессор Андрей Николаевич Бекетов — тому удалось уговорить жену Менделеева на развод. 1 марта 1869 года сыграли новую свадьбу. В браке один за другим родилось четверо детей: Любовь (1881), Иван (1883) и в 1886 году — близнецы Мария и Василий. Люба родилась почти сразу же после того, как был оформлен развод и Дмитрий Иванович с Анной обвенчались, формально ее не могли признать законнорожденной. Поэтому «благодаря блестящему положению в обществе моего отца», как пишет сама Любовь Дмитриевна, дату ее рождения сдвинули в метрике на полгода вперед, с декабря — на июнь.