«Пророк» оставляет следы - Игорь Михайлович Фесенко

дипломатическим языком, высокие договаривающиеся стороны пришли к обоюдному согласию. А потому предлагаю виски. — Поколдовав над бокалами, Клейтон потер ладонью о ладонь. — Мне помнится, в Библии говорится: «Время собирать камни и время бросать их». Не так ли?

— Не совсем… В книге пророка Екклезиаста сказано: «Время разбрасывать камни и время собирать камни, время обнимать и время уклоняться от объятий». — Хаас потупил взор.

— Прихвастнуть своими знаниями не удалось. Тогда скажем проще: за альянс бога и черта!

Святые братья согнали с лица постное выражение и подняли бокалы.

Глава III

1

Звонок телефона застал Вадима Петровича уже в постели. Он нехотя снял трубку. Его спросили по имени и отчеству, а потом прозвучала кличка, которую он не слышал более тридцати лет, — «Купец».

Он не сопротивлялся и принял предложение о встрече безропотно. Когда разговор закончился, почувствовал себя вдруг разбитым и старым.

Значит, не забыли. Нашли. А он уж считал, что его больше не потревожат. Ну, в самом деле, казалось ему, кому он нужен в своем теперешнем состоянии? И профессия — полотер. Простая, тихая и спокойная. Хотя деньги дает приличные, особенно когда подработаешь частным порядком у постоянной уже клиентуры. И вот «на тебе, отыскало его прошлое.

Первый раз это произошло около года назад, вскоре после смерти жены. Он здорово перетрусил. В квартиру позвонили. Он открыл дверь. Перед ним стояла хорошо одетая женщина лет сорока. Спросила, нельзя ли ей повидать Татьяну Тихоновну. Вадим Петрович уловил в ее говоре иностранный акцент. Сразу не ответил, а пригласил в комнату, предложил стул и лишь тогда рассказал о постигшей его невосполнимой утрате.

Женщина, назвавшись Тамарой Павловной, искренне, как показалось Вадиму Петровичу, посочувствовала его горю и, к великому удивлению Вадима Петровича, повела речь о душе Татьяны Тихоновны, много выстрадавшей в свое время. Она вполне серьезно заявила, что душа рабы божьей Татьяны теперь находится не иначе как в раю и ей приятно, что супруг с истинно христианской любовью вспоминает о ней.

Вадим Петрович с недоумением слушал несусветную чепуху, которую несла гостья, и, не зная, как себя вести, почему-то поддакивал ей. А Тамара Павловна, удивляя его все больше, ударилась вдруг в воспоминания. Стала рассказывать о том, что их лагерь находился в зоне, оккупированной американскими войсками, и что Татьяна Тихоновна в то время послушалась проповедников «Славянской миссии» и вступила в евангелистскую общину, от которой получила тогда немалую поддержку.

Словно жужжание надоедливой мухи, болтовня Тамары Павловны все больше раздражала Вадима Петровича и в то же время словно гипнотизировала его. Он вдруг стал припоминать, что жена действительно была религиозна, что она читала какие-то евангелистские книги и брошюры, неведомо откуда к ней попавшие, и сама кому-то их относила.

— Вадим Петрович! Вадим Петрович! — услышал он громкий голос Тамары Павловны. — Вы же совсем не слушаете меня.

На том их разговор прервался, потому что пришла Клава Дронова взять у него сорочки для стирки. Кисляк пригласил ее к столу, налил чаю. Женщины быстро нашли тему разговора, уж он и не помнил какую. И уходили они от него вместе. И вот тогда гостья сделала неожиданное предложение: принять в память о незабвенной его супруге Евангелие и десять листовок-проповедей. Евангелие — это, мол, для души и разума, а листовки попросила бросить в чьи-либо почтовые ящики ради распространения правды господней.

У него тогда не хватило духу отказать ей. А позже находил он и у себя в ящике конверты из плотной бумаги. Мучительно раздумывал, как быть: вскрывать их или не вскрывать. Испугался и решил не вскрывать. А в сердце закрались страхи. Правильно ли он истолковал появление Тамары Павловны. Что она за птица такая? Припомнила лагеря… А может быть, решили прощупать его старые хозяева. Подумалось: еще вскроешь конвертик, а из него пшик какой-нибудь ультрановый газик, и заказывай по Кисляку панихиду. Только, собственно, кому нужна его смерть?

В третий раз обнаружив бандероль, он все же не выдержал, вскрыл. Внутри оказалось опять Евангелие, карманное, в прекрасном переплете, с суперобложкой, отпечатанное на мелованной бумаге. Его он оставил, а листовки, не читая, порвал и выбросил в мусоропровод. Потом, когда приходили новые посылки, он поступал с ними так же, чертыхаясь на приятельницу жены, таким странным образом проявляющую заботу о его душе.

Многое передумал Вадим Петрович в ту ночь. Вспомнил, как стараниями Горбачева попал в эту проклятую разведшколу, как в осенней сумятице сорок четвертого заместитель начальника той школы капитан Редер намекнул, что личное дело его отправлено куда надо. Тогда дал ему документы на имя Кисляка, все родственники которого, мол, погибли в Киеве, а сам он расстрелян. Редер перевел его в лагерь при Магдебургской железнодорожной дирекции, откуда в январе сорок пятого его отправили на сельскохозяйственные работы к бауэру. Потом все крутилось само собой. После войны был в проверочно-фильтрационном лагере. Женился. Жена тоже работала у бауэра. С ней и приехал в Москву к ее родителям. Получили даже новую квартиру. Долго жил в страхе. Но время шло, и все обходилось. Все поумирали, остался он совсем одиноким. И вот теперь, надо же, нашли, вспомнили, сволочи.

Словно на казнь собирался Вадим Петрович на это свидание…

2

— Не волнуйся, Мод. Пока все о’кэй. Здесь на площади поворот и сразу направо вниз, — руководил Готье. — Правильно, теперь опять направо.

Готье посмотрел назад — отлично, нет ни одной машины… Их серый «фольксваген» стремительно спустился по метромосту, торопливо пробежал по Комсомольскому проспекту, пересек виадук, на какое-то мгновение остановился у входа в метро «Парк культуры», потом рванулся вперед в поток машин на Садовом кольце.

Выскочив из автомобиля в намеченном месте, Готье спустился в метро и на следующей же остановке вышел. Поднялся наверх. До встречи с «Купцом» оставалось несколько минут. Он медленно пошел по тенистой аллее бульвара, миновал группу сосредоточенных мужчин, окружавших скамейку: там шло шахматное сражение. Мельком взглянул на часы. Стрелки показывали десять. Прошагав еще метров сто, Готье стал возвращаться.

В это время со стороны метро, откуда еще несколько минут назад прибыл он сам, к третьей скамейке слева от входа на бульвар приблизился человек. По его поведению, по тому, как он внимательно оглядывал прохожих, Готье понял: это тот, кто ему нужен.

Незнакомец достал из кармана пачку папирос «Казбек» и спички, положил около себя, а сам развернул газету.

«Сельская жизнь», — увидел Готье название. — Все как договаривались. Ну, с богом», — подстегнул он себя. Опускаясь рядом на скамейку, негромко спросил:

— Вадим Петрович?

— Верно, Вадим Петрович.

— Я Антон