Райские птицы из прошлого века - Екатерина Лесина

И осознание собственной нужности наполняло ее душу теплом.

Дом устроился на горе, воткнув острый флюгерок в небо. Дом-то, конечно, был богатым, но все равно не нравился Марии Петровне. Чуяло сердце материнское беду… уж сколько она отговаривала Сережку, сколько отговаривала. Дескать, чего на развалины тратиться? Деньжищи же сумасшедшие! За такие два, а то и три дома построишь, да не на глухой окраине, а в приличном районе, по соседству с людями известными. Уж как Мария Петровна Таньку пихала – мол, скажи хоть ты своему дураку – а он уперся обоими рогами. История… Вот и что с той истории? Ладно, если хоть за половину цены продать выйдет. А знающий человечек, к которому Мария Петровна обращалась, и вовсе четвертью пугал.

– Мама, – вывел из размышлений Васькин бас. – А мы тут чего, не одни?

За воротами, заползши передними колесами на газон, стояла чужая машина. И не абы какая – неповоротливый джип отвратительного грязно-розового цвета.

При виде его сердце Марии Петровны нехорошо екнуло. Случайные люди тут не появляются. Неужто ирод, который уговаривал погодить, сам клиента на дом искал? А что, продал бы и все, конец и перспективам, и деньгам. Значит, не просто так сюда приехать выпало – Бог привел!

И Мария Петровна перекрестилась.

– Паркуйся, Васенька, – велела она, расправляя алые обшлаги пиджака. – Посмотрим, кто тут… в гости приехал.

Хозяйка джипа обнаружилась в саду. Девица самого что ни на есть лядащего вида. Волосья рыжие, торчат пухом одуванчиковым. Челка на левый глаз падает, правый же, кошачье-зеленого цвету, смотрит не то с презреньем, не то с насмешкой. Кожа у девицы какая-то буро-крапчатая, как у копченой курицы.

– Здравствуйте, – сказала девица, сгребая бумаги в папку. – А вы кто будете?

– Это вы кто будете?! – отозвалась Мария Петровна, сразу переходя на высокие тона. – Я-то – законная хозяйка. А ты на частной территории сидишь!

– Сижу.

Девица потерла переносицу и нахмурилась. Рыжие бровки терялись на буром лице, отчего это лицо выглядело вовсе безбровым.

– Я полицию вызову! – пригрозила Мария Петровна.

– А вы уверены, что вы хозяйка?

– Что?

– У меня просто другие данные имеются, – миролюбиво произнесла девица. – Этот дом не ваш.

– Что?!

– И вам придется его покинуть. Пожалуйста.

Вот тут Мария Петровна поняла, что придется скандалить. А скандалила она обычно с душой и немалым умением. Она надвигалась на дерзкого всем телом, а особенно – грудью пятого размера. Теперь грудь возлежала на объемистом животе, а руки обрели некоторую пухлость и перетяжки, вроде младенческих, и только пальцы сохранили взрослый вид благодаря маникюру и перстням.

Пальцы эти впились меж складками плоти, подзадоривая Марию Петровну.

– Покинуть?! Кому ты это говоришь? Мне?!

– Мама! – взвизгнула Томка, хватаясь за локоть.

– Отстань, дура! Сама не можешь за себя постоять, так отойди! Мама знает, что делает.

Где бы она была без мамы-то? Телушка безответная!

И эта, рыжая, небось не лучше. Мария Петровна надвигалась на нее неторопливо. Массивные телеса ее текли, как если бы под кожей не было ни костей, ни мышц, но лишь жир, расплавленный праведной яростью.

– Ты сюда приходишь и говоришь…

– Рекомендую.

Девица не пятилась. Она стояла твердо, прижав к груди кожаную папочку. Непослушная челка съехала набок, и вот уже на Марию Петровну смотрели два зеленых кошачьих глаза. И нагло смотрели же.

– Да что ж это делается, люди добрые? Всякая шалава мне указывать будет? На моей же земле? В моем же доме? Где ж эта видано… страх потеряла?

Мария Петровна, охнув, схватилась за сердце.

– Томка! Томка! Валокордину неси! Васька! Корвалолу! Да я тебя… я тебя… чтоб ноги твоей не было! Немедленно!

– Саломея, – сказала девка, протянув узенькую ладошку с обгрызенными ногтями. – Саломея Кейн.

Даже имя у нее нелюдское.

– Вон! Васька, выкинь ее!

Но ирод не шелохнулся. Сереженька бы враз кинулся делать, как сказано. Сереженька Марию Петровну уважал. А этот лоб стоит, мнется… нашла Томка мужика по себе, бесхребетного, безропотного.

– Не советую, – Саломея поскребла нос, точно силясь отмыть его от веснушек. – Я по поручению Бойцова Олега Владимировича. Если это имя вам о чем-то говорит.

Ох, говорит… ирод обманул. Обманул! И не удивлена Мария Петровна. Она ж предупреждала Сереженьку – не верь ты этому человечку. Мало ли, что он там говорит, небось врет все. А раз врет раз, то соврет и два.

Вот оно и вышло…

– Если не верите – позвоните.

Она и телефончик протянула, квадратный, тяжелый и неудобный даже с виду.

– У него правов нет имуществом распоряжаться! – отступать Мария Петровна не собиралась. Во-первых, не привыкла, во-вторых, чуяла за собой правоту вышнюю, ну а в-третьих, Томка носом хлюпала, готовилась зареветь.

Вот уж дал Господь доченьку. Все-то у нее через слезы. Хоть бы раз по-иному попробовала!

– Мы – не уедем! Васька, неси вещи в дом.

– Зачем?

– Жить станем! – Мария Петровна почувствовала в себе небывалый прилив сил. – И если Олежке чегой-то не по вкусу, то пускай приезжает. Разберемся. По-родственному.

В его тетрадях обитали голуби. Птицы сидели, летели, клевали друг друга, разрывали на части. Вьюжили перья, свиваясь спиралью. Она брала начало в трубе дома, нарисованного просто, по-детски. Массивный квадрат с окном и треугольник-крыша. Чем-то она напоминает треуголку на нелепой угловатой голове. Дом одноглаз, но Олег не может отделаться от ощущения, что дом смотрит.

– Наверное, я сделал глупость, – Олег перевернул страницу. – Чем больше думаю, тем больше убеждаюсь… надо позвонить и отменить.

Не позвонит, не отменит. Странное состояние между верой и неверием.

И девчонка смешная. Рыжая, взъерошенная и вся в веснушках. Она пришла на встречу в рубашке с коротким рукавом, из рукава торчали руки-палочки с кругляшами ладоней. Сами ладошки белые, а пальцы – коричневые. И предплечья. И плечи. И шея. И наверное, вся она от макушки до пят.

Пожалуй, девчонка неплохо вписалась бы в этот рисунок.

Она и вписалась. Стояла на следующей странице рядом с домом, высокая, выше крыши. Руки раскрыла, силясь солнце обнять, но солнце спряталось за очередной голубиной стаей.

– Кто это? – спросил Олег, поворачивая блокнот к брату. Тот не шелохнулся. Он сидел, сгорбившись, спрятав руки под мышки, и сквозь больничный халат явно проступал костистый позвоночник.