Рай Сатаны - Виктор Точинов

Либо ни то, ни другое и ни третье, а какая-нибудь местная зверюга, о которой сержант и не слыхивал. Много их развелось после Толчка, кто на радиацию грешит, мутантов плодящую, кто на происки недобитых колдунов мутаборских… Даже в места населенные порой страховидные и хищные создания забредают, но там-то их быстро изничтожают, а здесь… Здесь любая зубастая нечисть годами благоденствовать может.

Однако кто бы сюда ни приходил на водопой, – уже ушел, и хватит ломать голову над зоологическими загадками. Удвоить осторожность и двигаться дальше. Вернется зверюга – найдется, чем ее встретить. Оружие есть, боеприпасы есть, да и сам пока не инвалид… Отобьется.

Воду Багиров набирал, не глядя на флягу – настороженно посматривал во все стороны и вторую руку держал рядом с автоматом.

– …сто сорок восемь, сто сорок девять, сто пятьдесят… – отсчитывал я монотонно и уныло.

– Мне кажется, достаточно, – сказал профессор с бородой.

– Достаточно, достаточно… – поддержал коллегу лысый профессор.

Третий профессор, тот, что в очках, сделал мне знак рукой: хватит, мол, приседать. Я тут же прекратил выполнять упражнение.

Профессора задумчиво изучали стоявший перед ними экран. Что на нем изображалось, что за информацию выдавали датчики, налепленные на мои бедра и голени, я со своей позиции видеть не мог. Но профессора оставались довольны увиденным, судя по их одобрительным междометиям.

Вполне возможно, что были они не профессорами, по крайней мере не все. Но я мысленно произвел их в это ученое звание. Для повышения собственной самооценки. А то она слегка падает, когда стоишь по стойке смирно в костюме Адама, облепленный датчиками, словно подопытная морская свинка.

Четвертый участник консилиума – хорошо мне знакомый подполковник-мозговед – до профессора не дослужился, это я знал точно. Он, кстати, и нижними моими конечностями никак не интересовался – черкал что-то стилом по экранчику электронного блокнота да временами поглядывал на меня с непонятной ехидной улыбочкой.

– Мне кажется, коллеги, просто замечательно, – сказал бородач, затем повернулся ко мне:

– Как ваши ощущения, пациент?

Судя по ощущениям, я мог присесть еще раз этак семьсот или восемьсот, – никакой усталости, никакой боли в мышцах. Нечему болеть в этих мышцах… И уставать нечему. Честно говоря, ноги я вообще не ощущал. Никак. Лишь в верхней части бедер, там, где начиналась родная, менее загорелая кожа, чувствовался легкий зуд. А самих ног вроде бы и не было… Но опустишь взгляд – ноги как ноги, на своем законном месте. Я мог бы даже, не покривив душой, признать, что стали они красивее и стройнее, чем раньше. Мог, но не стал. Проблема состояла отнюдь не в красоте. И не в стройности.

Обо всех своих ощущениях я честно доложил профессуре и стал ждать, какое очередное задание они для меня придумают. Список тестов у них, похоже, был бесконечным. А мне все равно. Главное я уже понял. Главное и очень неприятное – бегать на этих ногах я не смогу. Никогда.

Ходить, и даже довольно быстрым шагом, – сколько угодно, хоть пустыню Гоби пересекай без привалов, ноги не заболят, не устанут. Но о карьере чемпиона-спринтера придется позабыть. И о прежней моей службе – тоже.

До сих пор – вопреки всему – я надеялся на нее вернуться. Не важно, что от капитана Дашкевича осталась по сути меньшая часть, что половина органов пересажена, что родных костей в организме меньше, чем их заменивших имплантатов из титанового сплава… Все равно надеялся. Потому, что больше ничего в жизни, если совершенно честно, не умел. Потому, что надежда умирает последней.

Оказалось, что тест с приседаниями завершал мое «выступление». Ассистент отлепил датчики и последовала долгожданная команда:

– Пациент, одевайтесь.

Оделся я быстро – и не в халат, в котором сюда прибыл, а в новенький спортивный костюм. Целую вечность не надевал штаны… Пустячок, но приятно.

Бородач обратился ко мне подчеркнуто официальным тоном:

– Поздравляю, Руслан Викторович. Курс лечения в общем и целом закончен. Понаблюдаем вас еще дней пять-шесть – и на выписку. Но никаких осложнений, мне кажется, проявиться не должно. Затем амбулаторное лечение, месячного курса реабилитации наверняка хватит. Ну а раз в год, уж извините, – к нам, на операционный стол. Элементы питания надо заменять.

Он выдержал небольшую паузу и добавил:

– Вопросы есть?

Интонация намекала, что профессора – люди занятые, и если им отвечать на вопросы каждого профана-пациента, времени на лечение остальных не останется. Так что с вопросами лучше к своему лечащему врачу обращайтесь.

Я намек проигнорировал. И приступил к вопросам:

– Как я удерживаю равновесие на этих подпорках? Если вообще их не чувствую? Я видел, как люди учатся ходить на обычных протезах – не стоят, падают, тренируются до упаду, пока первые шаги сделают. А я встал и пошел. Странно…

– Эк вы, батенька, о чуде медицинской техники отзываетесь – подпорки… – неприязненно произнес профессор-очкарик. – Ваши подпорки, между прочим, как десяток самых крутых и навороченных мобилей стоят. Каждая. На них несколько патентов и авторских свидетельств получено, две кандидатские и докторская по ним защищены… Под-пор-ки…

Последнее слово он произнес по слогам и скривив губы, словно неприличное ругательство.

Неприязнь очкарика я тоже проигнорировал. Повторил вопрос:

– Так почему я стою и не падаю?

Он надулся и отвечать не пожелал, не иначе как был одним из авторов моих «подпорок», а может, и главным автором. Просветил меня лысый профессор, коротко, не вдаваясь глубоко в технические подробности: оказывается, кроме родного вестибулярного аппарата, я теперь таскаю в себе и некий искусственный орган, нечто вроде автопилота. Он-то и помогает удерживать равновесие, подавая на искусственные мускулы корректирующие команды. Теоретически, я даже спать теперь могу на ходу, шагать и спать, – автопилот так и будет вести меня выбранным курсом. Но на практике эта теория не проверялась.

Не проверялась и ладно. Я тоже проверять не стану. Не лунатик, чтобы разгуливать спящим.

Сейчас, наверное, надо было рассыпаться в благодарности профессорам. Сказать, что по гроб жизни не забуду их героические труды по спасению моей жизни и возвращению подвижности, что родившихся детей стану называть их именами. Детей, к слову, я иметь вполне мог, и даже достаточно здоровых, по нашим временам. Этим фактом участники консилиума порадовали меня в первую очередь. И за это тоже следовало благодарить эскулапов, поскольку хотя пули-дуры и пощадили детородные органы, но семявыносящий проток пришлось восстанавливать.

Однако я, свинья неблагодарная, вместо того обидел спасителей моей потенции – уже не только очкарика, а всю троицу (мозговед не в счет, тот давно и прочно обиделся).