Фредди. Жизнь, полная риска - Дитлоф Райхе

Нам ни к чему компьютер, друг хомячий,

Зачем нам этот лысый хряк жужжачий,

Мы сами можем прожужжать любую строчку,

Учиться ничему не будем мы — и точка.

Плевать хотели мы на герцы-килобайты,

Не будем заводить себе мы сайты,

От них добра не жди, одна морока,

Еще подохнуть можно так до срока.

Тут мое терпение лопнуло. Всему на свете есть предел. Оставаясь внешне спокойным, я выждал паузу и, когда певуны немного утихомирились, выпятил грудь колесом, раздул как следует щеки и как фукну на них, после чего я еще ощерился и немного пошипел. Энрико и Карузо тут же свалились от страха как подкошенные. Они всегда так валятся, когда я на них шиплю и фукаю. Против моих хомячьих приемчиков они бессильны. Правда, я прибегаю к этим приемам крайне редко. Потому что сэр Уильям меня потом всякий раз отчитывает и говорит, что это непорядочно использовать такие запрещенные сильнодействующие средства. Впрочем, сегодня он почему-то решил воздержаться от обычных нотаций. Видимо, тоже считал, что на сей раз морские свинки зашли уже слишком далеко.

— Довольно! — сказал он сухо, обращаясь ко всем. — Извольте привести себя в чувство. Вы что, забыли, для чего мы собрались? Нам нужно обсудить, что мы будем делать, если доктор Дитрих снова вернется и попытается проникнуть к нам в квартиру?

— Очень просто, — сказал Карузо, отдуваясь. Он с трудом поднялся на лапы. — Фредди его напугает, и он сбежит.

— Точно, — подхватил Энрико, который тем временем тоже успел принять вертикальное положение. — Фредди раздует щеки, напыжится, как индюк, — доктор испугается и бросится наутек.

Сэр Уильям укоризненно покачал головой:

— Я серьезно вас спрашиваю.

— А мы серьезно и отвечаем, — сказал Энрико.

— Серьезнее не бывает, — добавил Карузо. — Что нам еще останется делать, все равно нам с человеком не справиться, так пусть хоть Фредди вволю попыжится.

Ну, прямо слова не может сказать в простоте, чтобы не пнуть меня слегка. Хотя по существу вопроса он, конечно, прав. С человеком нам ни за что не справиться. Так что и совещаться тут особенно не о чем. Тем более что нам, как я думал, уже ничего не грозит. Я почему-то был уверен, что доктор Дитрих не сможет забраться к нам в квартиру, судя по тому, как он долго возился с замком и так ничего и не добился.

Сэр Уильям, однако, думал по-другому.

— А что если нам попытаться как-то сообщить об этом Софи? — предложил он после некоторых раздумий. — Ведь она придет сюда завтра после школы нас кормить. Ты напишешь ей записку, она расскажет обо всем своему отцу, он придет и разберется с этим доктором Дитрихом. Он все-таки взрослый мужчина и как-нибудь управится с этим нахалом.

— Да, но как же я напишу Софи, если я обещал мастеру Джону никогда, ни при каких обстоятельствах, никому, даже Софи, не открывать своей тайны. Я дал ему твердое хомячье слово. Что же мне теперь его нарушить?

После долгих обсуждений мы все-таки решили, что нарушать данного слова нельзя. Долгих — потому что Энрико с Карузо все время выпендривались, изображая из себя великих стратегов, и занудно перебирали все за и против. В итоге мы приняли решение: когда завтра Софи придет к нам, мы не скажем ей ни единого слова.

И это, как выяснилось довольно скоро, было нашей большой ошибкой.

Кроме того, мы постановили, что, если доктору Дитриху все-таки удастся проникнуть к нам в квартиру, я должен буду немедленно где-нибудь спрятаться.

И это оказалось нашей второй большой ошибкой.

Всего лишь две ошибки, но именно они и привели к роковым последствиям, поставив под угрозу не только мою жизнь, но и жизнь маленькой Софи.

Я поджидал Софи, сидя на письменном столе.

Это мое обычное место. Так ей лучше видно, как я расправляюсь с мучным червяком, которого она неизменно приносит мне в качестве угощения. Мы, хомяки, обожаем мучных червей, не только потому, что они кажутся нам очень вкусными, но и потому, что они очень быстро портятся, и, следовательно, нам не приходится мучительно решать проблему — съесть ли его сразу или же отложить про запас.

День уже перевалил за вторую половину. Скоро я услышу легкие шаги Софи, потом звук открывающегося замка, а потом до меня донесется ее запах — от нее всегда так приятно пахнет семечками.

Кто ласково меня всегда зовет,

Кто гладит нежно за ухом

И брюшко трет?

Кто легкою рукой

Кладет мне корм в кормушку?

Вам хочется узнать,

Как звать мою подружку?

Открою тайну вам,

Друзья мои,

Ее зовут —

Софи.

Я скромно назвал свое стихотворение «Счастье». Полагаю, что этот шедевр лирической поэзии достоин занять место в сокровищнице хомячьей литературы. Жаль, что я не могу подарить свое сочинение Софи. И вообще. Жаль, что нас разделяет пропасть. Как разделяет она мир людей и мир зверей. Как горько сознавать это…

Вот так я сидел и предавался размышлениям, ожидая с минуты на минуту услышать ее шаги на лестнице.

И я услышал их.

Вернее, нет.

Я услышал не только их. Вместе с нею по лестнице поднимался кто-то еще. Да не один человек, а целых два. Шаги были довольно тяжелыми. Кто бы это мог быть? Если бы один человек, я бы подумал, что это Грегор, папа Софи. Но два?

Вот шаги остановились перед нашей квартирой. Теперь заворочался ключ в замке. Дверь отворилась, и Софи вбежала в квартиру, благоухая подсолнечными семечками.

— Фредди! — радостно закричала она с порога.

Следом за нею в комнату вошел Грегор, от которого приятно пахло мускатным орехом. А за ним — за ним появилась мама Софи.

С тех пор как меня выселили к мастеру Джону из-за мамочкиной аллергии, я не имел чести лицезреть ее и вдыхать ее запаха. Пахла она, кстати, довольно приятно — лавандой. Хотя иногда от нее пахло шалфеем, и это нравилось мне гораздо меньше.

— Это что такое? — возмутилась мамочка, едва увидев меня. — Отчего это хомяк разгуливает тут себе как в лесу?

«Ну, опять за свое», — подумал я.

— Вот, Фредди, — сказала Софи, выкладывая мучного червя.

«Спасибо, Софи», — мысленно поблагодарил я девочку и решил воздержаться от моего обычного помахивания лапой ввиду присутствия в комнате посторонних.

— Я, пожалуй, лучше подожду в машине, — сказала мама, увидев, что я собираюсь приступить к поеданию червя. — Эти хомячьи радости все-таки не для меня, — добавила она и быстро ушла.