Жмых. Роман - Наталья Елизарова

Танцы, пение, рисование, фортепиано, шахматы, верховая езда, стрельба из пистолета, игра в бридж… Меня научили всему, что могло бы пригодиться для выполнения одной нехитрой задачи — развлечь господина в минуты хандры. С этой задачей я справлялась блестяще, а потому меня таскали за собой из поездки в поездку. Как саквояж. Как несессер.

Было ещё одно существо, которое всюду сопровождало дона Амаро. Но в отличие от меня, следовавшей за ним с безразличием и покорностью, оно то и дело бунтовало и восставало против него. Её звали Маргарет.

Я долго не могла взять в толк, кем она приходится сеньору. Сначала я думала, что она его жена. Но никто из прислуги никогда не обращался к ней, как к госпоже Меццоджорно, напротив, все именовали её леди Рочфорд. Когда я спросила у дона Амаро, что означает слово «леди», он как-то неопределённо хмыкнул: «Ничего особенного… что-то вроде фигового листа». Я так и не смогла расшифровать этот туманный ответ. Существовала ещё одна трудность. Я долго ломала язык о сложно произносимую иностранную фамилию, постоянно путалась, сбивалась, переставляла и коверкала в ней буквы, поэтому, когда всем стало окончательно ясно, что я вряд ли смогу правильно её выговорить, мне было разрешено обращаться к леди Рочфорд просто «сеньора».

Когда я впервые увидела эту женщину, она произвела на меня жуткое впечатление. Её красивое бескровное лицо не имело ничего общего с живой плотью и казалось остывающим. Голубые глаза смотрели с безнадёжной грустью: в них был тупик, дно, край бездны. Такие глаза могли принадлежать виллисе[32], покинувшей свою домовину в полночь и поджидающей запоздалого путника возле кладбищенской ограды. По моему телу побежал холодок. Я панически боялась пересечься с ней взглядом, чувствуя какую-то необъяснимую опасность.

Маргарет заметила мой страх. Он развеселил её.

— Нашему Ваалу понадобилась свежая кровь? — проговорила она, улыбаясь.

— Замолчи, — нахмурился дон Амаро.

— Что ты намерен с ней делать? Будет подавать тебе по утрам какао или служить ночью в качестве грелки?

— Не твоё дело! Лучше налей себе выпить.

Женщина несколько раз неторопливо обошла меня по кругу, рассматривая, как музейную статуэтку.

— Недурной выбор, Амаро. Лет через пять она будет красавицей.

— Я решил оформить над ней опекунство.

— Благородно.

— Твоя ирония неуместна. Я, действительно, хочу принять участие в её судьбе.

— Бедняжке крупно повезло…

Этот разговор состоялся как раз накануне подписания доном Амаро одного юридического документа, после чего я стала его официальной воспитанницей. А вечером того же дня опекун велел явиться мне в его спальню. Я пришла. Он, зажав в зубах сигару, стоял посреди комнаты в атласном персидском халате пурпурного цвета. «Подойди ближе, Джованна, — негромко произнёс он; по голосу я почувствовала, что он пьян, — не бойся». Я сделала несколько нерешительных шагов. «Ещё ближе… — сказал опекун, распахивая халат. — Ты ведь послушная девочка, да, Джованна?..» Мне было приказано встать на колени…

Спустя сутки ко мне в комнату заглянула сеньора. Она отыскала меня в шкафу среди вороха платьев. «Тебе надо поесть, — сказала она, ставя на кровать поднос с едой. — Выходи, не упрямься». Её голос звучал на удивление мягко.

Забившись в угол и зарывшись в тряпки, я следила оттуда за движением её рук. Она неторопливо намазывала маслом гренки, мешала ложкой сахар в чашке.

«Пообещай мне одну вещь, Джованна, — пальцы Маргарет, державшие нож, на секунду застыли. — Пообещай, что никогда не забудешь об этом… — но уже в следующее мгновение острое лезвие ловко вонзилось в ананас и молниеносным движением отсекло верхушку. — Тебе нужно быть очень умной и послушной девочкой. И ждать своего часа. А когда он придёт, ты отомстишь. И за себя, и за меня».

От фразы «послушная девочка» меня начало трясти.

После этого случая мы не виделись с доном Амаро несколько недель. Я даже начала думать, что он куда-то уехал. Но, услышав в коридоре его голос, я догадалась, что он попросту избегает меня.

То, что обо мне не забыли, я поняла, когда мою комнату с методичным постоянством стали заваливать подарками: игрушками, сладостями и новыми нарядами. Сначала я отказывалась на них даже смотреть. Потом любопытство пересилило, и я развязала ленту на одной из коробок.

Помимо этого мои покои обставили с такой роскошью, словно они предназначалась для маленькой принцессы: на фазенде дона Амаро они занимали целое крыло. Ко мне в услужение приставили горничную-француженку, которая являлась по первому зову днём и ночью. Были наняты лучшие учителя. В конюшне дона Амаро у меня был собственный вольер, где содержался мой личный пони.

Так началась моя странная жизнь в этом странном доме.

…Поместье сеньора Меццоджорно было одним из самых крупнейших в стране — около двух тысяч акров земли, на которой произрастала лучшая бразильская гевея. Однажды мне пришлось объехать его целиком вместе с доном Амаро — такой обширной территории, принадлежащей одному хозяину, мне впоследствии никогда больше видеть не доводилось.

— Завтра, Джованна, нужно будет проснуться пораньше: ты поедешь со мной на плантацию. Хочу показать тебе мои плачущие деревья, — как-то раз во время ужина скомандовал он.

Моему удивлению не было границ:

— А они, что, правда, плачут?..

Губы Маргарет скривила усмешка:

— Все, кто общается с ним, плачет.

— Ты можешь остаться дома, — холодно ответил ей дон Амаро.

— С превеликим удовольствием.

— А ты, Джованна, надень дорожный костюм. Мы поедем верхом.

…Утром, ни свет ни заря, едва я успела торопливо одеться и наскоро проглотить завтрак, опекун, схватив меня в охапку и посадив впереди себя на лошадь, повёз показывать свои земли. Когда мы отъехали от фазенды, дон Амаро спросил, знаю ли я, почему его называют каучуковым королём. Я пожала плечами. Он указал рукояткой хлыста куда-то вдаль, где опалово-зелёная лента бархатной струйкой воспаряла в небесную высь: «Видишь эти леса? Все они принадлежат мне».

Мы спустились со склона к ближайшей роще. И тут я заметила между белесых стволов снующие туда-сюда смуглые обнажённые спины. Жара стояла убийственная, поэтому многие работали нагишом, обмотав бёдра тряпкой. Одни мужчины делали на коре зарубку, другие прикрепляли к дереву сосуд, похожий на небольшой горшочек, в который начинало стекать вязкое матовое молочко.

— Знаешь, что это такое? — дон Амаро кивком головы указал на белые слёзы.

— Смола, — неуверенно ответила я.

— Это не просто смола, Джованна, это латекс.

Я наморщила лоб, услышав незнакомое слово.