Коварный обольститель - Рене Энн Миллер

София нервно сглотнула. Как долго она стояла, уставившись на его зад? Метнувшись к изножью кровати, женщина накинула на лежавшего простыню. Граф перекатился на спину и, криво усмехнувшись, взглянул на свою сиделку.

– Вот это сюрприз, мисс Камден! Кто бы мог подумать, что вы настолько стеснительны.

Подбоченившись, она сердито посмотрела на него.

– А вы, сэр, не джентльмен. Пожалуйста, сейчас же приведите в порядок вашу рубашку и обнажите ногу.

Оправив ночную рубашку, Хейден снова ухмыльнулся.

– Ладно, будь по-вашему. Думаю, вы успели рассмотреть меня достаточно хорошо.

Ее щеки покрыл легкий румянец.

– Не льстите себе. У меня есть работа, которую я должна выполнять, и для меня вы ничем не отличаетесь от детей, за которыми я ухаживаю. На самом деле, тем, что мне удалось увидеть… вы напомнили мне маленького Эдварда Шора.

Самодовольная улыбка Уэстфилда исчезла.

– Кто, черт побери, этот маленький Эдвард Шор?

– Один из пациентов доктора Тримбла. Бедный малыш заболел на прошлой неделе, и я помогала матери купать мальчика в холодной воде, чтобы сбить температуру.

Его светлость слегка побледнел и стал походить на человека, страдающего расстройством желудка. Видимо, графу еще не доводилось слышать в свой адрес столь нелицеприятного замечания. Нет, она готова поспорить, что его любовницы теряли чувства при виде такого шикарного мужского тела.

– О, милорд, похоже, вы расстроились. Не стоит беспокоиться, малыш Эдвард уже поправился.

– Сколько лет?

– Что?

Хейден нетерпеливо прищелкнул пальцами.

– Сколько лет этому мальчишке?

Она на секунду задумалась.

– Думаю, около девяти, но он такой субтильный, что выглядит лет на семь.

Чтобы скрыть улыбку, София склонилась над раненой ногой и начала разматывать бинты. Она ждала какого-нибудь резкого или остроумного замечания, но Уэстфилд молчал, что не предвещало ничего хорошего. Проклятье, о чем он думает?

– Я сменю повязку и перед уходом принесу вам завтрак.

– Куда вы собрались, если не секрет?

– Я помогаю в уайтчепельской миссии и ист-эндской амбулатории. Мы с доктором Тримблом работаем там раз в неделю.

Уэстфилд изумился.

– Уайтчепел? Это же самые недра ада. Надеюсь, Тримбл не оставляет вас там одну?

– Сэр, вы беспокоитесь о моей безопасности?

– Он остается с вами? – с нажимом повторил свой вопрос граф.

– Да, он заедет за мной в одиннадцать часов.

София закончила осматривать рану и прошла в ванную. Выбросив использованные бинты в эмалированное ведро и тщательно вымыв руки, она вернулась в спальню.

– Сейчас принесу вам завтрак.

– Мисс Камден, кто еще настолько чокнутый, кроме доктора Томаса, чтобы считать размазню, которой меня кормят, завтраком?

– Милорд, многие люди начинают свой день с миски горячей каши.

– А что вы ели на завтрак?

По его тону было понятно, что он ожидает чего-то как минимум вкусного.

– Последние два дня я, как и остальная ваша прислуга, завтракала кашей.

Хейден нахмурился.

– И они это едят каждый день?

Вопрос прозвучал так, словно его замутило от одной только мысли об этом.

– Не знаю, но вполне вероятно.

– Я хочу, чтобы мне подали нечто более существенное.

София заметила упрямую складку, появившуюся возле губ. Будучи не в настроении спорить с графом, она решила, что возвращение к обычному рациону может улучшить его настроение. Хоть и маловероятно.

– Хорошо, я скажу вашему повару, что вы можете перейти на более привычное питание.

– И заодно передайте миссис Бичем, что я хочу поговорить с ней. Немыслимо каждый день пичкать прислугу кашей.

Его раздражение скудностью рациона слуг удивило Софию. Кивнув, она вышла из спальни. Проходя мимо зеркала в холле, она не преминула взглянуть на себя, и увиденное не порадовало: на ее лице читалась усталость. Святая Мария! О чем она только думала, глазея на задницу Уэстфилда, словно это ценный экспонат, выставленный в Британском музее. Неудивительно, что этот негодник так самодовольно ухмылялся. Она приложила прохладные ладони к внезапно вспыхнувшим щекам. Пропади оно все пропадом! Этот мужчина никак не походил на малыша Эдварда. Он великолепен, и прекрасно это знает!

Полчаса спустя София поднималась по лестнице, держа в руках поднос с завтраком графа. На площадке она увидела лакея, закрывавшего дверь в спальню. Мэтьюз, лысеющий мужчина далеко за сорок, вздрогнул, увидев ее, и, сменив затем несколько оттенков красного, покраснел так, что стал цвета спелого помидора. Софии показалось, что сейчас он упадет в обморок, и она бросилась вперед. Крышки тарелок звякнули, а сливочник севрского фарфора опасно накренился.

– Мистер Мэтьюз, вам плохо?

Лакей покачал головой, достал из кармана большой белый платок и вытер блестящий лоб. Руки у него дрожали, как у разбитого параличом человека.

– Мисс, – произнес он, засовывая влажный платок обратно в карман, – позвольте мне подать завтрак его светлости. Я настаиваю на этом.

София внимательно посмотрела на него.

– Мистер Мэтьюз, уверяю вас, я смогу справиться с любым вздором, который может устроить или сказать его светлость. Будьте добры, откройте, дверь.

Он глубоко вздохнул:

– Я войду вместе с вами, мисс Камден.

София коротко кивнула, и Мэтьюз медленно распахнул дверь. Она шагнула внутрь и от удивления едва не уронила поднос. Кровать была пуста, что за чертовщина! Вот глупец! Как опрометчиво разгуливать с такой раной. Открытая дверь приватного кабинета подсказала, где скрылся пациент. Личная гостиная? С того места, где она остановилась, можно было разглядеть кушетку и несколько стульев, обитых таким же роскошным голубым дамасским шелком, из которого были сшиты занавески и покрывало. Как и в спальне, белые стены были богато украшены лепниной и панелями из мореного дуба.

– Мэтьюз, когда появится мисс Камден, проводите ее сюда.

Что-то в тоне графа и явном смущении Мэтьюза заставило ее ощутить странное предчувствие. Святые угодники, что он придумал? Осторожно ступая, София с опаской вошла в комнату и тут же замерла, испытав сильный шок. Обнаженный граф возлежал в шезлонге, его чресла прикрывала узкая полоска ткани, а на губах играла самодовольная ухмылка.

У Софии пересохло в горле. До этого момента она и не знала, что грудная клетка мужчины может быть лучше, чем у «Давида». Она видела статую в музее Южного Кенсингтона и сейчас, глядя на Уэстфилда, поняла, что великолепно сложенное тело юного Давида блекнет при сравнении с фигурой графа. Широкие плечи, как и отменно развитые мышцы груди и живота, производили неизгладимое впечатление. Кроме того, перед ней была не холодная мраморная скульптура, а живой человек с теплой кожей и тонкой полоской коротких волос, уходившей вниз под символическое прикрытие из ткани. Хейден широко и вполне доброжелательно улыбнулся.