Книги онлайн и без регистрации » Романы » Кража по высшему разряду - Нина Стожкова

Кража по высшему разряду - Нина Стожкова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 50
Перейти на страницу:

Много лет общие друзья были убеждены, что супруги пребывают в разводе. А в середине трудных девяностых вдруг выяснилось: официально брак Изольды и Марка не расторгнут! То есть запись о разводе в ЗАГСе им вроде бы когда-то сделали, причем честь по чести, однако штамп в паспорта так и не поставили. Супруги были сами в этом виноваты: затянули с уплатой пошлины, потом отвлекли неотложные дела, и в итоге про штамп все забыли. Надо же! Через двадцать лет эта забывчивость пришлась как нельзя кстати. По паспорту она была замужем, а про бумаги двадцатилетней давности, хранившиеся где-то в пыльных архивах ЗАГСа, никто и не вспомнил.

Изольда мечтала перебраться на Запад, поближе к дочерям и внучкам, покинувшим Питер в силу разных обстоятельств, о которых будет сказано ниже, но не знала как. Наличие де-факто отца-немца, нигде по документам де-юре не значившегося, такого права не давало. И тут Марк, вечно недовольный начальством и властями, объявил, что уезжает. Оказалось, по еврейской линии сделать это совсем не сложно. Причем можно ехать не в какой-нибудь далекий и жаркий, горластый, вечно воюющий Израиль, а в благополучную, тихую и относительно близкую Германию. В Европу, одним словом. Так отъезд стал возможен и для Изольды, его де-юре супруги. В общем, неожиданно оказалось: выгоднее быть женой российского еврея, чем незаконной дочерью российского немца, чтобы попасть в Германию на ПМЖ. Так Марк Аршавский с супругой Изольдой Гурко осели в конце девяностых в лагере для иммигрантских переселенцев…

— Говорят, трудности сближают, — попыталась Инна вновь заговорить в кафе о Марке. О «дяде Марке», как привыкла она называть его с детства.

— Нас они развели окончательно, — сухо отрезала Изольда и, подозвав официантку, заказала еще по пятьдесят граммов — уже не коньяка, а родимой русской водки. Чтобы не сразу заплакать.

Инна в каком-то оцепенении слушала рассказ Изольды. Как она решилась, как смогла в ее-то почтенном возрасте изменить судьбу? Перебраться в чужой, неприветливый к иммигрантам мир, поменять все: окружение, привычки, планы на будущее. Зачем? Чего ей в родном Питере не хватало? Ну, допустим, денег. Но и там, в Германии, по тамошним меркам, у нее евриков в обрез. Зато на чужбине и окружение другое, попроще и погорластее. И проблемы совсем иные: не как свести концы с концами на российскую нищенскую пенсию, а как сохранить достоинство и минимально пристойный уровень жизни в окружении «настоящих» граждан страны Евросоюза — немцев.

Про себя Инна знала совершенно точно: она никогда не смогла бы обменять свой, пусть многолюдный, несовершенный, шумный, суетливый мир — словом, родную Москву, — на любую, пусть самую благополучную, сытую и чистенькую заграницу. Отказаться от друзей детства и юности, которые понимают тебя с полуслова, от летних поездок к ним на дачу, от своих июньских дней рождения, собирающих душным вечером всю компанию в ее квартирке. Нет, это невозможно. Просто она не выжила бы там — в чужой враждебной среде. Не смогла бы… Что не смогла бы? А ничего не смогла бы: ни писать, ни легко общаться с людьми, как в Москве, ни радоваться жизни. Хоть и говорит по-немецки. Да при чем тут язык! Она просто дышать там не сможет! Будет постоянно, изо дня в день, чувствовать себя таджичкой-уборщицей, или нянькой-молдаванкой, или поварихой-хохлушкой, поступившей в услужение к нуворишам. Что ж, некоторые могут. И Изольда смогла… Понятно, что дочки в поисках лучшей жизни перебрались за границу, и ей, как солнечных дней в туманном Питере, не хватало общения с ее девчонками и с внучками, уже с акцентом говорившими по-русски. И все же, все же… Инна нюхом репортера чувствовала: в скоропалительном переезде ее тетушки в Германию кроется какая-то тайна.

Однако Изольда не заметила внутреннего монолога племянницы и продолжала рассказ спокойным, ровным голосом.

В лагере для переселенцев они тут же поссорились с Марком. Даже не в первый день — в первый же час пребывания на чужбине. Как всегда, из-за ерунды: кто будет спать на койке у окна, а кто — у двери. В первом, фильтрационном, лагере были не кровати, а именно койки — с железными ножками, прикрученными к полу. Изольду тогда потряс интерьер комнаты: железные шкафы, железный стол, койки, тумбочки… Генетическая память подбрасывала ей сны о войне, о блокаде, о сталинских лагерях, снилась мать в форме военного врача, молодая и прозрачная от переутомления Ольга, и Изольда просыпалась после ночных кошмаров в холодном поту. Свою жизнь в мире демократических и буржуазных ценностей она представляла в Питере немного иначе. Мягко говоря. К счастью, вскоре оказалось, что в фильтрационном лагере им предстоит прожить всего две недели. Пока власти проверят законность пересечения границы новыми жителями Дойчланд, а также наличие или отсутствие у них криминального прошлого.

Изольда решила терпеть и ждать, тем более что другого выхода теперь не было. Скорее бы началось то, о чем они с Марком мечтали в бедном Питере времен перестройки! Благополучная и безмятежная бюргерская жизнь на пособие для переселенцев в чистеньком пригороде Дюссельдорфа. В маленьких уютных квартирках с евроремонтом и новой мебелью. И главное, без привычных забот и тягот питерских пенсионеров.

«Все скоро у нас будет, — мечтала она, — даже на экскурсии по Европе начнем, как европейские пенсионеры, по два раза в год кататься…»

Изольда изо всех сил старалась жить светлым и не столь отдаленным будущим, уговаривала себя, как маленькую: все будет хорошо. Однако ее, привыкшую в Питере к иному, академическому, слегка снобистскому окружению, шокировали и фальшивые звуки гармошки за окном, и нестройное пение переселенцев из Казахстана, и не слишком правильный язык родной российской глубинки. А те, другие, казахстанские, немцы были вначале совершенно счастливы. Супермаркеты! Иномарки! Хорошее пиво! Они лузгали семечки и орали песни не хуже жителей какой-нибудь рязанской деревни. На немцев они были похожи так же, как Изольда на дочь вождя африканского племени. И вскоре тоже люто затосковали по прежней, понятной, привычной, бедной, но вольготной жизни.

Изольду пугали татуировки огромных подозрительных парней, явно с криминальным прошлым, по-хозяйски расхаживавших по лагерю. Ничего себе, «спокойная Европа», «гутен таг, цирлих-манирлих!». Правда, после тщательной проверки и фильтрации иммигрантов она этих типов больше не видела.

К счастью, вскоре новым переселенцам объявили: документы в порядке, пора переезжать в другой лагерь. Там условия уже более-менее походили на цивилизованные. Изольда тут же отправилась к иммиграционному начальству и решительно объявила: они с Марком хоть и супруги, но живут раздельно. Фрау клерк доброжелательно кивнула, мол, обычное для немецких семей дело, «сепарат воннен», и сделала в бумагах какую-то отметку. Словом, просьбу Изольды об отдельном от супруга проживании удовлетворили, как ни странно, без проволочек. Вскоре каждый из них получил по маленькой квартирке в многоквартирном доме для пенсионеров в пригороде Дюссельдорфа.

МАРК ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ПИТЕР

Неожиданно для всех Марк вернулся. Тихо, без лишнего шума, как будто и не уезжал. Стал опять жить в своей квартире на Старо-Невском и ходить на кафедру в институт. Как будто все, что было недавно, — просто тягостный сон длиной в полгода. Вспоминать о том времени он не любил. Впрочем, друзья и не спрашивали. Было ясно: участь пенсионера-иммигранта, который всем обязан, оказалась для него неприемлемой. Новоявленный немецкий житель скучал по питерским коллегам, по тем ученым-занудам, над которыми раньше посмеивался, по бестолковым и ленивым ученикам, даже по серому питерскому дождику. Да и квартиру на Старо-Невском проспекте в центре Петербурга было не сравнить с жильем, выделенным ему милостью немецких властей: крошечная комнатка гостиничного типа в блочном доме на окраине немецкой деревушки. В общем, Марк уехал, а Изольда осталась. Одна в чужой стране. Навсегда. Несмотря на могилу Ольги, затерянную на одном из старых питерских кладбищ. На фотографию матери в форме полковника медслужбы, ненавидевшей фашистов всеми фибрами души. Невзирая на институтских подружек юности. На любимую двоюродную московскую сестру Лялю, мать Инны.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 50
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?