Дом у озера Мистик - Кристин Ханна

— Терри, я тебя люблю, я ценю, что ты за меня беспокоишься, правда ценю. Но воспользоваться твоим советом я не готова. Я надеюсь… — Ее голос стих до шепота. — Наверное, я все еще надеюсь, что это не понадобится.

Терри натянула на лицо ослепительную улыбку:

— Может быть, ты и права. Может быть, это просто кризис среднего возраста, и он им переболеет.

Они проговорили несколько часов. Время от времени Энни, как фокусник из черного цилиндра, вытягивала какое-нибудь воспоминание из своего брака или забавный случай, как будто эти воспоминания могли вернуть Блейка домой.

Терри слушала, улыбалась, обнимала ее, но больше не давала ей практических советов, и Энни была ей за это благодарна. Они заказали на дом большую пиццу с бараньими сосисками, потом сели на веранде и всю ее съели. Наконец, когда солнце опустилось за голубой океанский горизонт, Терри собралась уходить. Напоследок Энни задала лучшей подруге вопрос, который не давал ей покоя целый день:

— Терри, а что, если он не вернется?

Она спросила так тихо, что на какое-то мгновение ей показалось, что ее слова утонули в отдаленном шуме прибоя.

— Что, если не вернется?

Энни отвела взгляд:

— Я не представляю свою жизнь без него. Что я буду делать? Куда я пойду?

— Ты поедешь домой, — сказала Терри. — Если бы у меня был такой классный отец, как Хэнк, я бы сразу поехала домой.

«Дом». Энни впервые поразило, какое это слово хрупкое, как фарфор.

— Мой дом — там, где Блейк.

— Ах, Энни… — Терри вздохнула и сжала ее руку: — Уже нет.

Он позвонил через два дня. Его голос был для Энни самым сладким звуком на свете.

— Блейк…

— Мне нужно с тобой встретиться.

У Энни вдруг слезы подступили к горлу, она натужно глотнула. «Слава тебе господи, я знала, что он вернется».

— Сейчас?

— Нет, сегодня утром у меня довольно плотный график. Как только я освобожусь.

Энни впервые за эти дни смогла нормально дышать.

Глядя на белые стены своего дома, Блейк неожиданно для себя почувствовал боль потери. Он такой красивый, их дом, такой ошеломляюще современный. На улице, где даже дома, предназначенные на слом, стоили в районе пяти миллионов долларов, он был главной достопримечательностью. Его задумала, создала и спроектировала сама Энни. Она взяла пейзаж — море, песок и небо — и вписáла в него дом, который, казалось, вырос прямо из склона холма. Это она выбирала каждую плитку, каждое крепление, по всему дому тут и там попадались неожиданные оригинальные находки — тут ангелочек, там горгулья, плетеное кашпо в углу комнаты, обшитой деревянными панелями по тысяче долларов за квадратный фут, семейная фотография в самодельной рамке из ракушек. Не было в доме места, которое не отражало бы ее искрометную, немного эксцентричную личность.

Блейк попытался вспомнить, каково это было, ее любить, но уже не мог. Он спал с другими жещинами уже десять лет, он соблазнял их, укладывал в постель и забывал. Он путешествовал с ними, проводил с ними ночи, и все это время Энни была дома, готовила еду по рецептам из журнала «Гурман», выбирала образцы плитки и цветного камня, отвозила Натали в школу и привозила домой. Блейк думал, что рано или поздно она заметит, что он больше не любит ее, но она была так чертовски доверчива. Она всегда верила в лучшее в каждом человеке, а когда она любила, то всей душой и телом, навсегда.

Блейк вздохнул, вдруг почувствовав усталость. Ему исполнилось сорок, возраст изменил его, он вдруг осознал, что больше не хочет оставаться запертым в браке без любви.

До того как в его волосы запустила пальцы седина, а на лице появились морщины, он думал, что у него есть все: блестящая карьера, красивая жена, любящая дочь и вся свобода, какая только ему нужна. Он два раза в год путешествовал с друзьями-коллегами, летал на рыбалку на далекие острова с красивыми пляжами и красивыми женщинами, он играл в баскетбол два вечера в неделю и по пятницам сидел до закрытия в местном баре. В отличие от большинства его друзей у него была жена, которая все понимала, которая всегда ждала его дома. Идеальная жена и мать — так он думал, и это было все, чего он желал.

А потом он встретил Сюзанну. То, что началось как очередная интрижка, преобразилось самым неожиданным образом и переросло в любовь. Впервые за последние годы Блейк почувствовал себя молодым и по-настоящему живым. Они занимались любовью где угодно, в любое время дня и ночи. Сюзанну никогда не волновало, что подумают соседи, ей не надо было беспокоиться о ребенке, спящем в соседней комнате. Она была необузданной и непредсказуемой. И эрудированной, в отличие от Энни, которая полагала, что Ассоциация учителей и родителей так же важна для мира, как Европейский экономический союз.

Блейк медленно двинулся к дому. Дверь розового дерева, украшенная резьбой ручной работы, открылась еще до того, как он протянул руку к кнопке звонка. В дверном проеме стояла Энни, нервно обхватив себя руками за плечи. Шелк кремового платья льнул к ее телу, и Блейк не мог не заметить, что за последние несколько дней она похудела, хотя ей худеть и без того было некуда. Ее лицо было бледным, пугающе бледным, глаза, обычно яркие и зеленые, как трилистник, были тусклыми, белки покраснели. Она убрала волосы в тугой конский хвост, от этого ее высокие скулы обозначились резче, а губы казались припухшими. На ней были непарные сережки — в одном ухе с бриллиантом, в другом — с жемчугом, и почему-то именно это несоответствие особенно ясно дало Блейку почувствовать, какую боль причинило ей его предательство.

— Блейк…

Он услышал в ее голосе нотку надежды и вдруг понял, чтó она должна была подумать утром, когда он позвонил.

Черт! Как он мог быть таким дураком!

Она попятилась от двери, опустив руки и разглаживая несуществующую складку на платье.

— Входи, входи. Ты…

Она отвела взгляд, Блейк успел заметить, что она покусывает нижнюю губу, эта привычка, выдававшая ее волнение, у Энни осталась еще с юности. Блейк решил, что она собирается что-то сказать, но в последний момент она молча повернулась, пошла по коридору и вышла на просторную многоуровневую террасу, обращенную на тихий участок пляжа Малибу.

Как же Блейк жалел, что пришел! Видеть ее боль, ее тревогу, видеть, как она непрестанно поправляет платье и теребит волосы, — только этого ему не хватало. Энни подошла к столу, на котором на изящном серебряном подносе стоял кувшин с лимонадом — его любимым — и два хрустальных стакана.

— Натали устроилась на новом месте хорошо. Правда, я разговаривала с ней только один раз, я собиралась сама позвонить ей, но… это было трудно. Я боялась, что она что-нибудь поймет по моему голосу. И конечно, она спросит про тебя. Может быть, мы позвоним ей вместе… позже… пока ты здесь.

— Мне не следовало приходить. — Слова Блейка прозвучали резче, чем он хотел, но он больше не мог слышать ее жалобный, дрожащий голос.