Рассекреченное королевство. Испытание - Ровенна Миллер

Затем глубоко вздохнула и принялась зачаровывать нить. Золотистое сияние обволокло иглу, и я поддалась ритму наложения чар, наполнявших собой каждый мой самый малюсенький стежок. Но не успела я сметать и пару стежков, как игла чуть не выскользнула у меня из рук.

Что ж, наверное, я давно не колдовала – золотое сияние, которое так привыкла держать в узде, неуверенно замерцало и поплыло прочь. Ухватив его, вернула на место и продолжила шить. Но все повторилось – склонившись над амазонкой, я едва не выронила иглу.

Черные крапинки-искорки, не видимые никому, кроме меня, испещрили небесно-голубую ткань, словно осколки обсидиана. То были отметины заклинания-проклятия, охотно налагаемого черными магами на творения своих рук. Но ведь я никого не собиралась проклинать, просто хотела сотворить чары – и делала это множество и множество раз. Испуганная до глубины души, взволнованно помахала рукой над черными искорками, и они мгновенно рассеялись.

Однако золотое сияние перестало мне подчиняться – словно обретя собственную волю, оно сопротивлялось моим мыслям и ожесточенно сражалось с иглой. Перед моими глазами вновь замелькали блестящие черные линии – словно приглашенные мной, они скручивались вокруг золотистых нитей. Но я их не звала! Я сознательно гнала их прочь, но они нависали над костюмом, угрожая втачать себя в строчку наравне с потускневшим светом. Как ни злилась я на себя за неряшливую строчку и никуда не годные чары, изо всех сил старалась закончить отделку костюма. Тщетно.

Озадаченная, я отложила амазонку. Может, сказалась усталость? Может, что-то не так с костюмом, или с молодой леди, попросившей наложить на него чары, или с материалом? Но с амазонкой все было в порядке, да и молодая леди никогда прежде не вызывала никаких подозрений. Конечно, если бы я повторно использовала ткани, на них – всякое случается! – могли бы сохраниться остатки предыдущих заклинаний, но и сукно, и нити были совершенно новые. Я тщательно осмотрела их – никаких следов чар или проклятий, уж это было видно отчетливо.

А еще с ужасом осознала, что близость черной магии никак не сказалась на мне. Когда я вшивала блестящую тьму в королевскую шаль, всегда – даже когда немного научилась укрощать черную магию – испытывала тошноту и головокружение. Ах, если бы я никогда не имела дела с проклятием, была бы свободна от всего этого! И все же я приободрилась – тьма не проникла в мою работу. Не я порождала ее, в противном случае почувствовала бы дурноту.

Я поднялась и взмахнула руками, словно пытаясь стряхнуть с себя ярмо забот. Слишком устала, решила я, на меня обрушился шквал заказов. Нельзя сказать, что это умозаключение меня удовлетворило, но я отмахнулась от беспокойных мыслей и вернулась в мастерскую, чтобы закончить кройку нового платья.

– Эта ткань сгодится для лифа? – спросила Эмми, пока я изучала пожелания клиентки, младшей дочери графини, к своему заказу – темно-бордовому шелковому платью.

Девушка придумала нечто поистине оригинальное – сменные зачарованные корсажи. В один вшивается любовная чара, во второй – чара на удачу, в третий – чара денежного благополучия, а затем корсажи меняются по мере необходимости. Само платье, однако, шили Алиса и Эмми, что избавляло меня от лишних хлопот.

– Быстро же ты разобралась с льняными тканями, – одобрительно кивнула я.

Моей бывшей помощнице Пенни потребовалось три месяца, чтобы уяснить разницу между льняной подкладочной тканью, саржей и льняным полотном.

– Это такое удовольствие – работать здесь, – обрадовалась Эмми. – Намного интереснее, чем хлопотать по дому или вкалывать за рыбным прилавком у Нанни Дефаро.

Кто бы сомневался! Нанни Дефаро, если верить Эмми, злобная старая карга, а рыба… У меня в голове не укладывалось, как можно возиться целый день с рыбой.

– И это… Это – настоящее ремесло, понимаете?

Еще бы не понять. Даже если Эмми никогда не достигнет тех же высот, что и Алиса, она тем не менее набьет руку и получит необходимый опыт, чтобы стать помощницей в любом швейном ателье. Я была уверена, что она далеко пойдет. Я вздохнула – надо бы найти время и как следует обучить ее, и не только во благо моего магазина и раздувшегося от заказов текущего списка дел, но и ради будущего самой Эмми.

– Помоги-ка мне раскроить эти рукава, – предложила я.

– Ой, да ведь я ни разу…

– Надо же когда-то начинать. – Я протянула ей измерительную ленту. – Смотри за мной и делай, как я. Итак, мы переносим эти мерки на ткань и раскраиваем ткань для первой примерки. Одно неверное движение – и вся работа насмарку.

Эмми нервно улыбнулась, и вскоре мы так увлеклись выкраиванием рукавов для графини Роллет, что я полностью позабыла об утраченной власти над чарами.

Обласканные летним солнцем общественные сады утопали в цветах и зелени, и о зимнем безмолвии оставалось только мечтать: сады наводнили парочки, леди – любительницы пикников и горланящие песни всклокоченные дети, гонимые прочь от фонтанов снисходительными няньками и задерганными матерями. Широкие аллеи, заполненные дамами в выходных платьях из жизнерадостного ситца и мужчинами в притягивающих взгляд ярких шелках, напоминали цветочные клумбы. Не отставала от знати и беднота, экономии ради щеголяя в малиновых кушаках и сине-фиолетовых платках из шелка и набивного ситца.

– Летом тут яблоку негде упасть, – посетовал Теодор, когда мы подошли к оранжерее.

Двери были распахнуты настежь, и оранжерею, пусть и утратившую свежесть и новизну, которая была ей присуща в Средизимье, заполонили посетители: с любопытством рассматривая экзотические растения, они восхищенно ахали, читая составленные Теодором таблички.

– Верно, – кивнула я. – Но я рада, что твои усилия не пропали даром. И даже не возражаю, чтобы люди толпились здесь всю следующую зиму. Зимой тут бесподобно.

– Не будь я создателем этого сада, я бы с тобой согласился, – усмехнулся Теодор. – Однако зимой цветы кажутся порождением волшебства, а не плодами рук человеческих. А колдовство – больше по твоей части.

Мы миновали оранжерею.

– Я знаю одно укромное местечко, – по секрету сообщил мне Теодор.

Строгая геометрия садов сменилась лесистым парком, и группка отдыхающих, устроивших пикник, оторвалась от еды, чтобы посплетничать о нас. Я низко склонила голову, пряча зардевшееся лицо под широченными полями оплетенной шелком шляпы. Теодор же, бравируя благородством, приподнял в знак приветствия эбеновую тросточку.

– Сюда.

Мы свернули на узкую тропинку из дробленого ракушечника, ведущую к лесу.

Я приподняла юбки, чтобы не зацепиться за выпирающие из земли корни деревьев. Я не могла похвастаться знанием садов, хоть и провела в них бессчетные часы. По большей части все эти часы прошли в оранжерее, где Теодор, сбросив плащ, а я, нацепив фартук, пересаживали молодые деревца или подрезали розы. Так Теодор спасался от изматывающих дрязг и сутяжничества, царящих в Совете дворян. Я никогда не разделяла его страсти копаться в земле, однако работать бок о бок друг с другом казалось мне вполне естественным и правильным. Глядя на траурные каемки под нашими ногтями, я на краткий миг забывала, кто из нас – из высшего света, а кто – из народа.