Бес в ребро - Георгий Вайнер

Мы ненавидим Церберуню, скандалим с ней, грубим, она смотрит немигающими глазами, молча качает головой и пишет на нас рапорты своему начальству. А те жалуются нашему главному, который шерстит нас, удивляясь тому, как мы не можем понять, что Щерба добросовестно выполняет свой долг. «Если бы вы отрабатывали свою зарплату так, как эта не очень молодая и не очень грамотная женщина, газета была бы много интереснее…»— с печальным вздохом добавляет главный всякий раз после скандала с бойцом ВОХР Щербой.

Мне кажется, что наше отношение к Церберуне ей самой небезразлично. Я уверена, что если бы мы вдруг перестали замечать ее или по необъяснимой причине все вместе полюбили ее, она очень скоро бы уволилась. Я убеждена, что наша ненависть питает ее жизненную энергию, наполняет эмоциональный мир человеческими страстями, она поглощает нашу неприязнь, как растения — углекислый газ. Ей не нужен кислород доброжелательства, она жадно впитывает источаемую мной углекислоту, когда говорит тихо и отчетливо:

— Пропуск!..

Несколько мгновений сладчайшего торжества от ощущения самой высокой из всех доступных форм власти над другим человеком — возможности заставить его выполнить абсолютно бессмысленное дело, сколь малым бы оно ни было. Тут вопрос не в объеме дела, а в его бессмысленности: чем абсурднее, чем мельче, тем приятнее. Наверное, приятнее, острее это чувство — ничем другим объяснить я не могу это скрупулезное изучение картонки, удостоверяющей личность, которую знаешь до оскомины много лет.

Церберуня еще не выпустила из своих сухих бдительных лапок мое удостоверение, когда я услышала за спиной знакомый густой голос:

— Ирина Сергеевна!..

Оглянулась — сухопарый белобрысый парень в синем плаще и фуражке с золотой кокардой. Невысокий, очень загорелый и смущенно улыбающийся.

— Здравствуйте, Ирина Сергеевна! Извините, я не приехал вчера, меня в милицию забрали… Ларионов моя фамилия, я вам звонил…

Пальцы Церберуни конвульсивно сжались на моем удостоверении, она подняла взгляд на Ларионова, и я прочла в ее бесцветных глазах тоску от невозможности сразу же забрать у него документы. Но это не входило в ее обязанности, она только вздохнула тяжело из-за того, что нет права проверять людей с той стороны ее поста, и отдала мне удостоверение. «Можете идти!»

Интересно знать: если бы я, находясь в редакции, потеряла пропуск, она бы не выпустила меня из здания? Я бродила бы целую ночь по пустым коридорам и гулким кабинетам, жалобно просилась домой, а Церберуня, не смыкая глаз, как настоящий боец, следила, чтобы никто не прошел ко мне с воли, а сама я не прорвалась мимо ее поста?

И острая антипатия к вахтерше, к этому злому караульному животному вдруг перекрыла, смыла бесследно раздражение и досаду, которые я испытывала к Ларионову, заставившему меня вчера столько времени ждать его в тягостном напряжении.

Назло Церберуне я взяла Ларионова под руку и, помахивая игриво сумкой, повела его к выходу.

— Идемте быстрее, — сказала я, — иначе она захочет вернуть вас в милицию…

Ларионов засмеялся:

— А мне и так завтра туда идти…

На улице, в меркнущем свете осеннего вечера я рассмотрела, что от виска по щеке к уху тянутся у него на лице не то царапины, не то ссадины. Он заметил мой взгляд и снова смущенно улыбнулся:

— Вы не смотрите так, я вообще-то не хулиган… Это случайно.

— А что там у вас приключилось?

— Да ну! Глупость! Хмыри какие-то пристали…

— Мальчишки, что ли? — спросила я.

— Да нет, — покачал он головой, — они вполне уже взрослые мальчики, лет по тридцать, наверное…

— А чего хотели? — полюбопытствовала я.

— Да так, пришлось их угомонить немножко…

Несмотря на сухость, в нем чувствовалась крепкая, мускулистая сила, да и огромный целлофановый мешок с заграничными наклейками и рисунками он нес в руке, будто это была маленькая авосечка. Я почему-то сразу поверила, что он может легко угомонить разбушевавшихся хмырей.

— Ирина Сергеевна, если вы не возражаете, я провожу вас домой: посылка тяжелая, вам самой не дотащить…

С одной стороны, посвятить два вечера Ларионову при моих нынешних делах — как-то многовато получалось, а с другой — мысль тащить этот огромный мешок, пихаться с ним на остановке, лезть в троллейбус была невыносима. Больше всего хотелось прийти домой, принять ванну и лечь спать, чтобы не вспоминать ни Витечку, ни текущие неприятности дня, ни необходимость объяснять что-то детям, ни ждать завтрашнего пробуждения с массой вопросов, которые мне теперь предстоит решать…

Бог с ним, с Ларионовым, пускай провожает! Может быть, возьмет такси, доедем быстрее до дому, а там как-нибудь от него отобьюсь. Мне было немного неловко из-за своего коммерческого подхода, и я как можно любезней сказала:

— Если вам это не составит труда и у вас нет других, более приятных и нужных дел, то мне вы доставите тем самым удовольствие.

— Да я совсем свободен, мне делать нечего. Командировку я закончил, а видеть вас мне приятно…

Я неопределенно хмыкнула, а он сказал очень убежденно:

— Да-да, очень приятно. Вы знаете, я много раз вспоминал тот вечер, когда мы познакомились.

— Да, тогда был прекрасный праздник, — сказала я неопределенно, поскольку и по сей момент не могла вспомнить о том, как мы с ним танцевали. Его тогда не существовало в моей жизни, его не было на карте земли, потому что в ту пору всем миром для меня был Витечка.

Ларионов будто подслушал мои мысли.

— Я надеюсь, ваш супруг не будет в претензии, что я вас провожаю. Я ведь ничего плохого не имею в виду…

Меня рассмешил его провинциализм, и я подумала о том, что, наверное, Витечка теперь совершенно не будет иметь претензий ни к кому из провожающих меня. Витечка теперь занят Гейл Шиихи.

И не знаю почему — никакой в этом не было необходимости, неожиданно для себя я сказала:

— Мой супруг не будет к вам иметь претензий, потому что он меня бросил!

— Вас?! — с безмерным удивлением спросил он.

— Ну не вас же! — раздраженно ответила я. — Конечно, меня!

Он смутился еще сильнее и растерянно забормотал:

— Ирина Сергеевна, простите, я ничего не знал, я как-то так бестактно… Я не хотел…

— Я понимаю, можете не извиняться. Это не ваша и, по-моему, даже не моя вина… Жизнь такая…

Ларионов выпустил мою руку и шел рядом в сосредоточенном молчании. Я видела, как он напряженно о чем-то размышлял. И клокотавшие в нем слова и мысли наконец обрели форму категорического заявления:

— Он наверняка сошел с ума!

— Может быть, — кивнула я, — но только вокруг многовато сумасшедших, судя по количеству разводов. Люди просто надоедают друг другу.