Притча - Уильям Фолкнер

Поэтому он просто следил за секундной стрелкой, дожидаясь, пока она дойдет до того деления, когда все солдаты, которым предстояло выйти за проволоку, уже будут за ней. Потом он поднял взгляд и ничего, совершенно ничего не увидел на том участке за проволокой, который должны были заполнять бегущие и падающие люди, виднелось лишь несколько фигур, припавших у парапета к земле, не ползущих вперед, а, видимо, кричащих, орущих и жестикулирующих тем, кто остался в траншее: офицерам и сержантам, командирам взводов и рот, очевидно, преданным, как и он. Ему сразу же стало ясно, что произошло. Он был совершенно спокоен; подумал невозмутимо и даже без удивления: _Значит, мне было уготовано и это_, опустил бинокль в футляр на груди, закрыл его и, указав на линию связи со штабом корпуса, сказал адъютанту: "Сообщи, что атакующие не вышли из траншеи. Пусть подтвердят мое распоряжение артиллеристам. Скажи, что я выезжаю". Сам взял другой телефон и заговорил: "Это Граньон. Мне нужен заградительный огонь по двум целям. Возобновите обстрел вражеского ограждения. Начните обстрел участка перед позициями... того полка - и продолжайте, пока не поступит отбой из корпуса". Потом положил трубку и направился к выходу.

- Господин генерал, - окликнул его адъютант, говоривший по другому телефону, - на проводе сам командир корпуса.

Но командир дивизии не замедлил шага, пока не вышел из туннеля, тут он остановился на минуту послушать визгливое крещендо снарядов над головой, слушал он с каким-то равнодушным, безразличным вниманием, словно посыльный, связной, посланный узнать, продолжает ли огонь артиллерия, вернуться и доложить. Двадцать лет назад, когда первая нашивка на его рукаве еще не успела потускнеть, он принял, утвердил краеугольным камнем своей карьеры следующее правило: _Солдаты должны так ненавидеть или по крайней мере бояться своего командира, чтобы, ослепленные этой яростью, шли на любой риск всегда и везде_. Он стоял, не замерев, а просто медля, и смотрел вверх, словно посыльный, опасающийся, что пославшие спросят его, что он видел, и пошлют обратно исправлять свою оплошность, думал: _Но я добивался не такой ненависти, чтобы они отказывались идти в атаку, тогда я не думал, что командира можно так ненавидеть, пожалуй, и не знал даже сегодня утром, что солдаты могут так ненавидеть_, спокойно подумал: _Конечно. Остановить, отменить артобстрел, пусть немцы прорвутся; тогда весь полк будет перебит, уничтожен, мне достаточно будет сказать, что они начали атаку раньше, чем я, и опровергнуть это будет некому, потому что в живых никого не останется_, подумал, как ему казалось, не язвительно, не ядовито, а просто с юмором: _Захватив траншеи взбунтовавшегося полка, они через десять-пятнадцать минут уничтожат и всю дивизию. Тогда даже те, кто будет вручать ему маршальский жезл, по-настоящему поймут цену своего дара_; уже снова на ходу, он прошел еще тысячу метров, почти до конца соединительной траншеи, где его ждал автомобиль; и тут замер как вкопанный: он не знал, давно ли это длится, давно ли он это слышит; огонь уже не был сосредоточен на участке полка; казалось, было слышно, как пальба распространяется от батареи к батарее в обоих направлениях по всему фронту, пока все орудия во всем секторе не стал и стрелять без передышки. _Немцы прорвались_, подумал он. _Прорвались. Смята вся линия фронта; не только участок бунтующего полка, а вся наша линия_, он уже повернулся, собираясь бежать назад, но опомнился, сказал себе: _Поздно, уже не успеть_, опомнился, вернулся к здравомыслию или по крайней мере к вышколенной военной логике и рассудительности, хотя для этого ему нужно было прибегнуть к тому, что он считал юмором на сей раз и язвительностью, может быть, острословием отчаяния. _Ерунда. С какой стати им атаковать именно сейчас? Откуда боши могли знать раньше меня, что один из моих полков взбунтуется? И даже если знали, то как могли дать Биде звание немецкого маршала по таксе всего один полк за один раз_? И снова пошел, на этот раз негромко сказав вслух:

- Такой грохот издает падающий генерал.

Рядом со ждущим его автомобилем вели огонь две полевые гаубицы. На рассвете их там не было; если бы он заговорил, то водитель не расслышал бы, но он не сказал ни слова, влез в машину, сделал повелительный жест и спокойно застыл на сиденье; какое-то время машина шла вдоль линии фронта и канонада уходила далеко за пределы слышимости; выйдя из автомобиля у штаба корпуса, он был все так же спокоен и даже не сразу заметил, что командир корпуса уже стоит у дверцы, потом резко повернулся и пошел назад к машине тем же рубленым шагом, командир корпуса подхватил его под руку и повел к своему автомобилю. Уже возле машины командир корпуса сказал:

- Командующий армией ждет нас.

- А потом к Биде, - сказал командир дивизии. - Пусть он лично уполномочит меня расстрелять весь полк.

- Садись, - сказал командир корпуса, снова взял его за руку, почти втолкнув в машину, потом сел сам и захлопнул дверцу, машина тронулась, и денщику пришлось вскакивать на подножку; вскоре они помчались опять параллельно линии фронта, командир дивизии сидел, непреклонно застыв и глядя прямо перед собой, а командир корпуса откинулся на спинку и разглядывал его, вернее, профиль спокойного, неукротимого лица.

- Он ведь может отказать, - сказал командир корпуса.

- Пожалуй, - сказал командир дивизии. - Просить я буду только об отправке под арест в Шольнемон.

- Послушай, - сказал командир корпуса, - как ты не понимаешь, что Биде наплевать, провалилась атака или нет, и как она провалилась, и даже была она вообще или нет? Что так или иначе он все равно получит свой жезл?

- Даже если боши уничтожат нас?

- Уничтожат нас? - сказал командир корпуса. - Прислушайся.

Он указал на восток, и командир дивизии осознал, что, хотя они ехали быстро, канонада по-прежнему уходит за пределы слышимости.

- Кроме того, боши не захотят уничтожать нас, как и мы не захотим, не сможем уничтожить их. Как ты не поймешь, что каждый из нас не может существовать без другого? Что если во Франции будет некому вручить Биде жезл, то изберут какого-нибудь боша, даже если там останется всего один рядовой, и возведут в достаточно высокий для этого французский чин? Что Биде остановил на тебе свой выбор не потому, что ты Шарль Граньон, а потому, что ты командир дивизии Граньон?

- Нас? - повторил командир дивизии.

- Нас! - сказал командир корпуса.

- Значит, я потерпел неудачу не в шесть часов на передовой, а позавчера в твоем штабе - или десять лет назад, или даже сорок семь лет назад.

- Никакой неудачи ты не потерпел, - сказал командир корпуса.

- Я потерял целый полк. И даже не в атаке - под пулеметами военной полиции.

- Не все ли равно, как они погибнут?

- Для меня нет. Речь идет о моей репутации.

- Вздор, - сказал командир корпуса.

- Потому что я потерял только Шарля Граньона. А спасал Францию.

- Ты спасал нас, - сказал командир корпуса.

- Нас? - снова повторил командир дивизии.