Любитель сладких девочек - Галина Владимировна Романова

Какого черта представлять себе собственные костяшки пальцев, покрасневшие от мороза, если можно вспомнить, к примеру, сцену в столовой?

Как чужие руки собственнически мяли и тискали ее грудь. Это куда интереснее собственных коленок, на которых волосы, наверное, уже дыбом встали от мороза и ветра, давно заползшего под штанины брюк и хозяйски пузырящего там трикотаж его новеньких кальсон. И как смело она врезала этому отморозку по его гнусной физиономии! Ох, как тихо тогда стало в столовой. Кажется, даже ровный гул электропечей стих, замерев в ожидании последствий ее дерзости. Чем-то теперь для нее обернется все это?.; Вот о чем надо думать, а не о камне в левой почке, вторую ночь не дающем ему покоя.

Наверняка где-то под сквозняк подставился, и теперь, как следствие, неделя бессонных ночей ему обеспечена…

До мостка над глубоким оврагом, соединяющего два вражеских берега, оставалось три-четыре шага, когда суетное мельтешение теней у крайнего барака поселенцев привлекло его внимание. Что бы просто отвернуться да идти своей дорогой? Так нет! Зачем же? Нужно было, идиоту, вернуться, согнуться в три погибели, подбородком почти бороздя землю. Конспиратор тоже, мать его ети!.. Что хотел увидеть-то? Ну, что хотел, то и увидел. А, увидев, уже не мог просто так повернуться и уйти. Увидев начало одноактной пьесы, непременно должен был досмотреть ее до конца. Совсем позабыл, что сотни раз зарекался никогда и ни во что не вмешиваться. Что попал сюда, на самый край земли, пройдя по самому краю пропасти. Что его и вовсе не должна была волновать эта суета под окнами крайнего общежития. Все забыл. Все забыл напрочь.

Даже про то, что промерз до самой последней кости и каждого нервного окончания. Ухнулся прямо на землю, поворочался осторожно, зарываясь в снег, и, сильно напрягая зрение, принялся смотреть. И чем дольше смотрел, тем страшнее ему становилось.

Вот он и ответ на вопрос… Чем-то теперь ей обернется ее смелость?.. Кажется, над этим он ломал голову несколько минут назад. Вот вам и ответ, батенька. Вот она и обернулась в чудовищную сцену изуверства, насилия и жестокости. Каким же надо было быть чудовищем, чтобы сотворить такое?

Володя не был тринадцатилетним гимназистом, немало успел повидать в своей жизни, но от увиденного и его стошнило.

Зарываясь в снег лицом, содрогаясь от спазм в тот же миг возмутившегося желудка, он в панике начал отползать. — Как он добрался до рва и перемахнул мосток, как в тридцать три прыжка проскакал четыре переулка и затем, открыв дверь в свой дом, заперся в нем — он не помнил. Один свист в ушах и дикое стремление побыстрее спрятаться. Больше ничего, никаких желаний.

Он долго сидел в темноте на табуретке у входа и слушал. Конечно же, никто его не заметил, никто и не думал его преследовать… А вдруг? Потом Володя все же нашел в себе силы подняться и включить свет. Овальное зеркало, скорее зеркальце, чем зеркало, отразило его бледную перекошенную от ужаса физиономию. И почти тут же, срикошетив от его портрета, перед его глазами всплыло другое лицо.

Боже, что будет с ней? Если он, мужик совсем не робкого десятка, которому в «девках» не раз ломали в драках ребра, и то еле-еле сумел взять себя в руки, что же тогда говорить о ней?

Надо же, опять он думает о ней! Начинается?!

Тьфу, чертовщина какая!

Скинув пуховик прямо на пол, Володя задумчиво уставился на свою дверь. Невелик заступ, но все же он чувствовал себя здесь в относительной безопасности… А как же она?

Нет! Не стоит об этом думать, по крайней мере сейчас. Все, что ему сейчас нужно, это повесить на вешалку куртку. Смести снежный валик у входа и приткнуть куском старой овчины. Вот ведь беда: сколько ни пытался забить щель внизу, все без толку. Проныра-ветер непременно к его возвращению наметет аккуратную стопку снежных крупок. Погода… Немилосердно все здесь и безжалостно. Что погода, что люди… Нет! Стоп! Не стоит опять съезжать на только что проложенные самим рельсы. Все, тупик!

Остервенело размахивая веником, Володя вымел на улицу снежную крупу. Подоткнул овчиной входную дверь, тщательно запер ее и для верности потряс за дверную ручку. Потом повключал свет по всему вагончику, состоящему из крохотулечного коридора, плавно перетекающего в псевдогостиную с дверной нишей, указывающей путь в его опочивальню. Помещения были крохотными, словно клетки для морских свинок.

В коридорчике он уместил вешалку для одежды, маленький холодильник «Норд», стол с электроплиткой и навесную посудную полку. Поставил под стол пару ведер для воды. Постелил циновку, благо торговали ими в их магазине бесперебойно, и кухня-столовая была готова. Маленькая гостиная удостоилась куда больших стараний с его стороны.

Диван, красивое бра в изголовье. Телевизор, видеомагнитофон, книжные полки, заваленные журналами и автомобильными каталогами. Толстый, просто неприлично дорогой ковер на полу. Он его затребовал у ребят сразу, как только переступил выхлопотанный для него порог. Прислали с оказией едва ли не через неделю… Далее спальня. Гм-м-м… с постоянно открывающимися дверцами двухстворчатого шкафа, вечно разобранной постелью и пустыми пивными бутылками на полу. Ну любил он на сон грядущий опорожнить пол-литра пенистого напитка, что тут поделаешь. Водился, водился за ним такой грешок: припасть к исходящему легким дымком горлышку, мысленно отослать из мозгов куда подальше своих недругов на ближайшие полчаса, а затем под медленно наплывающий хмельной туман помечтать о своем возвращении…

Сегодня мечтать не хотелось. Он наскоро поужинал вчерашней картошкой с тушенкой. Запил чаем второго розлива. Очень уж не хотелось ему сегодня вытряхивать заварку в помойное ведро, ополаскивать чайник, а потом ждать долгие пять минут, пока заварится. Куда проще плеснуть кипяток в подсохшую листву. Она жадно впитает в себя стоградусную влагу и затем благодарственно возвратит ее уже изрядно помутневшей. Вкуса нет? Да черт с ним! Он сегодня никакого вкуса вообще не ощущает. Гадостное ощущение во рту, будто съел дохлую жабу, хотя его продукты в принципе еще ничего…

Что же с ней будет, когда она вернется? Он ведь не был дураком — Панкратов Владимир Николаевич, тридцати лет от роду, с двумя высшими образованиями в багаже знаний и двумя неудавшимися браками за плечами. Он сразу понял, что затевается суматоха под окнами ее барака. Ведь она жила именно там… Наверняка она жила именно там. Ошибиться он не мог. Все, что он там видел, готовилось к ее возвращению. И именно сейчас она должны была уже вернуться, протащив свое уставшее после смены тело по выстуженным ветрами и снегом улицам поселка. По привычке зайти в магазин. Накупить там какой-нибудь дряни.., был он там, был, знает, чем торгуют!.. Потом отстучать каблуками своих почти омоновских ботинок по доскам длинного барачного коридора и, открыв свою дверь, войти туда…

Как же это все произойдет, интересно…

Маша с совершенно тупым выражением на лице рассматривала в магазине репродукцию неизвестной картины неизвестного автора, которая появилась здесь только сегодня. Она была в этом уверена, потому как с ревностной брезгливостью относилась к подобным проявлениям творчества…