Магия книги - Герман Гессе

От мудрости или же от удачи истинного адепта будет зависеть, заблудится он и погибнет в дебрях своего книжного мира или найдет путь и пережитое при чтении сделается для него пережитым в действительности и принесет пользу в жизни. Те, кому волшебство книжного мира чуждо, судят о нем, как люди, лишенные музыкального слуха, о музыке, и часто с укором говорят, мол, чтение — это нездоровая, пагубная страсть, ведущая к беспомощности в жизни. Отчасти они, пожалуй, правы; однако для начала надо бы определить, что мы понимаем под жизнью, понять, правда ли можно считать жизнь лишь противоположностью духа, и напомнить, что очень многие мыслители и наставники, от Конфуция до Гете, в практической жизни промаха не давали. Что ж, книжный мир и в самом деле небезопасен, что прекрасно известно педагогам. Страшнее ли его опасности, чем те, какими грозит жизнь, не знающая необъятных просторов книжного мира, — поразмыслить об этом я по сей день не нашел времени. Я и сам ведь читатель, один из подпавших под колдовские чары книг еще в детстве, и если бы мне выпала судьба легендарного гейстербахского монаха — на несколько столетий пропасть в храмах и лабиринтах, пещерах и океанах книжного мира, — то я и не заметил бы, что в земном мире что-то потерял.

А меж тем я даже не говорю, что во всем мире сегодня число книг неуклонно возрастает! Но и не прибавься ко всем прежним книгам ни одной новой, всякий истинный читатель мог бы десятилетиями, столетиями неустанно изучать эти сокровища, бороться и радоваться благодаря им. Каждый новый изученный язык обогащает душу, а языков на свете гораздо больше, чем тех, о которых нам рассказывали в школе. На свете есть не только испанский, или итальянский, или немецкий, да и каждого из языков не по одному (даже не по три — с учетом пресловутых трех периодов — древнего, средневекового и современного) — о нет, их сотни; на свете столько немецких, испанских, английских языков, сколько у детей этих народов различных образов мышления и нюансов в ощущении жизни, нет, еще больше — их столько, сколько у народа оригинальных мыслителей и поэтов. В одно время с Гете жил и, к сожалению, не был им сполна оценен, Жан Поль (Фридрих Рихтер), он писал на совершенно ином — но также немецком — языке. И все эти языки, в сущности, не переводимы! Попытка народов, достигших высокого культурного уровня (немцы как раз на высоте), перевести, то есть сделать своим достоянием всю мировую литературу, чудесна, в отдельных случаях она принесла великолепные плоды, и все же эта попытка не вполне удалась, да это и в принципе невозможно. Не написаны еще немецкие гекзаметры, которые зазвучали бы и впрямь как гомеровские. Великая поэма Данте за последние сто лет переводилась у нас десятки раз, но каков результат? Автор последнего по времени перевода — самый большой поэтический талант из всех наших переводчиков Данте, — видя, что передать средневековые стихи средствами современного языка не удастся, специально выдумал для своего Данте особый язык — некий язык некоей средневековой поэзии; этим переводчиком мы можем лишь восхищаться.

Впрочем, и не изучая новых языков, и не знакомясь с новыми, прежде ему не известными литературами, читатель может бесконечно заниматься чтением одних и тех же книг, бесконечно находить в них все новые тонкости, вникать глубже, узнавать больше. Каждая прочитанная книга философа, каждое стихотворение поэта через несколько лет являют читателю новый, изменившийся лик, и другим становится их восприятие, другие отклики они будят в душе. В юности я, далеко не все понимая, прочитал «Избирательное сродство» Гете, и это была книга, ничуть не похожая на «Избирательное сродство», которое сегодня я перечитываю, кажется, пятый раз! В таком чтении есть тайна и сила: чем внимательнее к мыслям и чувствам, чем вдумчивее и глубже наше чтение, тем явственней предстает нам неповторимое, индивидуальное и строго обусловленное в каждой мысли и каждом произведении, тем лучше мы понимаем, что вся красота, вся прелесть заключаются именно в индивидуальности и неповторимости; и в то же время мы все более ясно видим, что сотни тысяч голосов разных народов взывают к одному и тому же, что все эти народы поклоняются одним и тем же, по-разному именуемым, богам, лелеют те же мечты, претерпевают те же страдания. И за сложнейшими сплетениями бесчисленных языков и книг, созданных за многие тысячи лет, читателю в моменты озарения предстает удивительно возвышенное и сверхреальное видение — лик человека, тысяча противоречивых черт которого претворены в единое целое магией книги.

1930

Не существует списка книг, которые непременно нужно прочесть, без которых невозможно спасение и совершенствование! Но у каждого человека есть несколько книг, которые именно ему, именно этому человеку, приносят удовлетворение и наслаждение. Постепенно отыскивать такие книги, поддерживать с ними отношения в течение долгого времени, пожалуй, и обладать ими — и в прямом смысле, и принимая их в свою душу — такова личная задача каждого человека, и он не может пренебречь ею, если не хочет нанести значительного ущерба своей образованности и своим удовольствиям, а стало быть и ценности своего бытия.

Дерево или цветок, особенно любимый тобой, ты впервые встретил не в учебнике ботаники, и точно так же ты находишь и познаешь любимые книги не в трудах по истории литературы и не в теоретическом курсе наук. Тот, кто уже научился уяснять себе цель в каждом деле своей повседневной жизни (а это уяснение и есть основа любого образования), очень скоро научится применять важнейшие законы и проводить важнейшие различия также и при чтении, даже если довольствуется поначалу одними газетами и журналами.

Сам я ценю те или иные книги совершенно независимо от их известности и популярности.

Книги существуют не для того, чтобы какое-то время все их читали, обсуждали, найдя в них приемлемую тему для беседы, а потом забыли как последние спортивные новости или сообщения о грабеже или убийстве, — книги требуют, чтобы ими наслаждались, чтобы их любили спокойно и глубоко. Лишь тогда они раскрывают нам свою сокровенную красоту и силу.

Воздействие многих книг поразительно возрастает, когда их читают вслух. Впрочем, это верно, пожалуй, только по отношению к стихам, небольшим повестям, изящным коротким эссе и тому подобному. Если вот такие, подходящие для чтения вслух вещи читают хорошо, можно узнать из них удивительно много, особенно же ощутим при этом скрытый ритм прозы, то есть то, что составляет основу всякого индивидуального литературного стиля.

Книгу, которую ты однажды прочел с наслаждением, непременно надо приобрести, пусть и стоит она не дешево.

Если средства не позволяют, все-таки выход есть — можно покупать только книги, которые посоветовали очень близкие друзья, или книги, которые ты уже знаешь и ценишь, книги, которые ты, вне всякого сомнения, прочтешь не один раз.

Тот, кто питает к какой-то книге сердечное, доброе чувство, без конца ее перечитывает, всякий раз находя в ней новую радость и новое наслаждение, пусть доверяется только своему чувству и никаким критикам не дает отравлять себе радость! Есть люди, чье любимое чтение — сказки, а есть люди, которые отбирают книги сказок у своих детей или прячут их. Прав всегда лишь тот, кто не следует каким-то раз и навсегда установленным нормам и правилам, а прислушивается к своему чувству и потребностям сердца.