На берегах Хазарского моря. Две жизни - одна любовь - Ясмина Михайлович

— А теперь, дамы, я отправлюсь в музей, открывшийся несколько месяцев назад, а вы поезжайте на автобусе, но знайте: после того как вы съели шелковицу, вы навсегда связаны с Гобустаном. Частички ваших душ попали в ловушку!

Мы рассмеялись, очарованные этим посвящением шелковицей, директор быстро и легко пошла к входу в здание, а мы лениво поплелись к автобусу.

Но… водитель не смог открыть дверь суперсовременного президентского автобуса! Он испробовал все способы, тянул, дергал, даже применил отвертку — дверь не поддавалась. Подоспели охранники — все четверо, — засуетились, но безрезультатно. Мы оказались в ловушке! Подействовала метафизика посвящения. Наконец самый худой из мужчин смог открыть окно, разблокировать дверь и открыть ее изнутри.

Ни у кого из нас не хватало мужества забраться в автобус. Мы все думали об одном и том же. Что же будет, если мы потом не сможем выйти? Ведь вечером нас ждал концерт на «Евровидении», Хрустальный дворец, роскошь, элегантные платья, места в ложе!..

После смерти мужа я уже ощущала себя наполовину хазаркой (но вторая половина во мне сербская), поэтому смело прошла к автобусу, уверенная, что дверь будет отлично работать, как только мы покинем этот загадочный край, где властвует дух древнего человека, силу которого пока никому не удалось измерить, и решительно ступила внутрь. Я подумала, что все, чему суждено было произойти, уже случилось.

Так и вышло. Перед музеем дверь автобуса отворилась без всяких осложнений и более не создавала нам проблем. Мы очутились в суперсовременном интерактивном музее, который больше бы подошел Парижу, и директор, оказавшись в совершенно другой атмосфере, разительно изменилась, стала по-деловому серьезной, четкой в выражениях, профессионально-сосредоточенной. Как я и говорила, все, что должно было, уже произошло.

На обратном пути в Баку мы опять испытали давление на уши, как в самолете при взлете и посадке. В теле появилась легкость и небольшая дрожь. Частоты Гобустана воздействовали на нас на сенсорном уровне.

Я не могла дождаться момента, когда окажусь в своем номере, брошусь на кровать и забуду хоть ненадолго о Гобустане, его призраках прошлого и смогу освободить в душе немного места для восторга от мероприятия, которое мне предстоит посетить вечером, — конкурса «Евровидение». Однако этому не суждено было случиться. В номере я нашла записку:

«Мадам, икра в холодильнике, а остальные подарки от Фонда Алиева перед Вами».

Я огляделась. На кровати сложены стопкой обитые бархатом коробочки, на полу сумка с ковром невероятной красоты.

Я опустилась на кровать и расплакалась.

Кто же, скажите на милость, они такие, эти азербайджанцы, и чем я могла все это заслужить?!

Ковер как охраняемое достояние

Итак, я сидела в номере отеля «Лэндмарк» в Баку, на берегу Хазарского моря, и плакала. Рядом лежали подарки от Азербайджана: банки с икрой, хрустальные стаканчики для чая на позолоченных блюдечках, серебряный поднос с орнаментом, похожим на языки пламени — символ огненной земли азари. И уникальный, баснословно дорогой ковер.

— Кто же, скажите на милость, они такие, эти азербайджанцы, и чем я могла все это заслужить?! — опять спросила я себя.

Несмотря на слезы, во мне укрепилась четкая уверенность, что дары эти я должна лишь передать, они предназначались Сербии, Милораду Павичу и «Хазарскому словарю». Осознание стало для меня тяжелым грузом, который непросто вынести.

Я достала ковер из специальной кожаной сумки. Он был завернут в тонкую шуршащую бумагу, к которой была прикреплена визитная карточка. На белоснежной бумаге золотом было выведено всего два слова: Мехрибан Алиева. Первая леди страны. Величественная красавица. Моя таинственная благодетельница.

Я расстелила ковер на широкой кровати, на которой спала восемь ночей, проведенных в этой удивительной стране. Азербайджан. Хазария. Одна. Без мужа. Без Милорада Павича. Он лежал в своей сербской могиле в Белграде, навеки скрытый от моего взора невидимой пеленой. Он получил возможность быть с народом, его «другое тело» — памятник на Ташмайдан, установленный азари или хазарами, и теперь любой ребенок может к нему прикоснуться. Родители поднимают детей, и они встают на пьедестал, касаясь коленями его золотых ботинок… Сейчас, после смерти, Павич больше времени посвящает общественной работе, чем при жизни. К нему может прикоснуться каждый, может сделать снимок, памятник стал доступным для людей, осязаемым.

Он принадлежит всем и никому. Я немного завидую посмертной жизни Павича, той общественной деятельности, которую он ведет ежедневно в самом центре Белграда.

Азербайджанцы считают ковроткачество своим достоянием, настолько ценным культурным наследием, что даже создали, как я упоминала, Министерство ковров! Поскольку в каждом регионе свои особенности и стили, узоры и орнаменты, цвета и материалы, покупая ковер, вы получаете своего рода паспорт изделия, где перечислены все его характеристики.

В Азербайджане особенно бережно относятся к этому искусству.

Мой ковер был из Губинского района, расположенного в предгорье, где Азербайджан граничит с Россией. Согласно картам VIII века, предположительно именно здесь находился Хазарский каганат. Примерно в это время государство исчезло со сцены истории, не оставив никаких следов, никаких значимых доказательств своего существования.

Вот что пишет Павич в «Хазарском словаре»:

«Событие, о котором идет речь в этом словаре, произошло, видимо, в VIII или в IX веке нашей эры (возможно, было несколько подобных событий), обычно называемого учеными „хазарской полемикой“. Хазары, независимое и могущественное племя, воинственный кочевой народ, появившийся с Востока в неизвестный период, гонимый убийственной тишиной, обосновался с VII по X век на территории суши между двумя морями — Каспийским и Черным…

Хазары и Хазарское государство исчезли с исторической сцены после события, о котором, главным образом, и идет речь в этой книге — после перехода от их первоначальной и неизвестной нам веры в одну (опять же, неизвестно какую) из религий — иудейскую, исламскую или христианскую. Вскоре после этого, как считается, произошел распад Хазарской империи».

В Губинском районе, на склоне Кавказского хребта, есть село Хыналыг, около двух тысяч жителей которого говорят на совершенно неизвестном языке. Они живут в полной изоляции и соблюдают свои обычаи. Никто не знает, кто они, откуда пришли и на каком языке говорят. Я подозреваю, что именно эти люди — потомки древних хазар.

Вероятно, косвенно принимающие меня здесь президент Алиев и его Мехрибан, хотели мне на это намекнуть, подарив ковер. С помощью тканых узоров, цвета, орнамента он говорил со мной на утраченном языке хазар. Ковер не раскрывал тайны исчезнувшего народа. Не давал ответов. Он предлагал проявить фантазию.

Ни я, ни Павич не знали, что в Азербайджане Каспийское море называют Хазарским; не знали, как много здесь хазарского; мы понятия не имели, что известного писателя здесь зовут Мирза Хазар! И что он курит трубку!