Сын - Филипп Майер

– Я не за себя боялся, а за тебя и Лиззи.

– О, Илай, – улыбнулась мама. – Мой маленький герой.

Она словно бы не заметила испорченной рубахи, и еще от нее пахло бренди, который мы хранили для важных гостей. И от сестры тоже несло бренди. Должно быть, ей ударило в голову, потому что она нежно чмокнула меня в щеку. Я разозлился. Хотел напомнить им про Майлза Уоллеса, которого похитили около месяца назад. Но в отличие от бедняги Уоллеса, которого команчи скальпировали уже в нескольких милях от дома, я-то не был косоглазым уродом. Мне, может, даже хотелось иногда, чтобы они меня украли, – ведь индейцы только и делают, что ездят верхом да стреляют.

Еще раз проверив наш арсенал, я вышел из дома и вскарабкался в свой гамак, откуда видно было и реку, и дорогу, и вообще всю округу. «Ягербуш» прихватил с собой. Неплохо, конечно, подстрелить добычу, покачиваясь в гамаке, – вот такая жизнь была бы по мне, – но до сих пор мне это не удавалось. Сквозь заросли кизила у родника я видел, как брат собирает ежевику. Дул легкий ветерок, и было очень приятно нежиться в тени, вдыхая аппетитные запахи с матушкиной кухни. Братец, конечно, прихватил с собой ружье, но бросил его в стороне, дурацкая привычка. Отец сурово относился к таким вещам – коли берешь с собой оружие, держи его под рукой.

В тот день брату повезло, индейцев мы не видели. Ближе к закату я заметил, как что-то движется в камнях над рекой, прячется за стволом кедра, вновь выглядывает, но оказалось, что это просто волк. На таком расстоянии можно было принять его за койота, но койоты бегают поджав хвост, как брехливые псы, а волки гордо держат хвост прямо. У этого зверя хвост торчал прямо, и он был светлосерым, почти белым. Пришлось сползти с дерева, чтобы ветки не мешали, и пристроиться у края утеса. Я взял зверя на мушку, целясь чуть выше спины. Он остановился, вскинул голову, принюхиваясь, видать, к нашему обеду. Я взвел первый курок, потом мягко нажал на спуск. Волк взвился в воздух и тут же рухнул замертво. Отец использовал для пыжей промасленную оленью кожу, и наши пули летели дальше и точнее, чем те, что с хлопковыми пыжами, как у большинства жителей границы.

– Илай, это ты стрелял? – крикнула сестра.

– Это просто волк, – отозвался я. Подумал, что надо бы спуститься за шкурой – белый волк, никогда таких прежде не видел, – но решил не рисковать, все-таки уже смеркалось.

Ужин задержался допоздна, потому что готовили на этот раз все, что нашлось в кладовой. Зажгли свечи, штук семь или восемь, тоже невиданная роскошь. Мать с сестрой стряпали весь день напролет и подавали теперь одно блюдо за другим. Все мы понимали, что это вроде наказания для отца – за то, что бросил нас одних, ввязавшись в сумасбродную затею, но все помалкивали.

Мы с братом пили холодное молоко, а мать с сестрой прикончили целую бутылку белого вина, которую мы купили у немцев. Отец хранил это вино для особого случая. Ужин начался с белого хлеба, масла и вишневого джема, потом ели копченый окорок, сладкий картофель, жареную индейку, жареную рыбу, фаршированную диким чесноком, стейки, запеченные на углях, последние весенние сморчки, тоже зажаренные в масле, и теплый салат из амаранта и шпината, заправленный сливочным маслом с чесноком. В жизни не ел так много масла. На десерт было целых два пирога – с ежевикой и со сливой, которые сегодня набрал братец. В кладовой не осталось ничего, кроме сухарей и солонины. Если отцу хочется гарцевать в компании с Сифилитиком, заявила мать, пускай и питается, как Сифилитик.

Я чувствовал себя немножко виноватым из-за отца, но не мог удержаться и с удовольствием умял свою порцию. А вот мать совсем не смущалась и даже потребовала еще вина. После ужина всех сморило.

Я отнес остатки окорока в холодный погреб к роднику и присел поглядеть на звезды. Я сам придумал им названия: Козел, Гремучая Змея, Бегущий Человек, – а братец вечно совал мне Птолемея, в котором никакого толку. Дракон похож на змею, а вовсе не на дракона. Большая Медведица выглядит в точности как бегущий человек, никакого медведя там ни в жизнь не разглядеть. Но мой брат не выносил того, в чем была хоть толика здравого смысла, и все мои попытки переименовать созвездия провалились.

Я загнал лошадей в конюшню, запер ее изнутри, а сам выбрался через крышу. Если индейцы задумают их увести, это потребует времени. Лошади стояли спокойно – добрый знак, потому как индейцев они чуяли лучше, чем собаки.

Когда я вернулся в дом, мать с сестрой уже улеглись на родительской кровати, а брат устроился на койке сестры. Обычно-то мы с ним спали в своей комнате, но в этот раз я не стал возражать. Пристроив ружье, патронташ и башмаки рядом с кроватью, я задул последнюю свечу и забрался под одеяло к брату.

Около полуночи собаки затеяли свару. Все равно я спал вполуха и сразу подскочил к двери, немножко волнуясь, как бы мама или сестра не заметили, что там торчит у меня из-под ночной рубахи.

Но тут же забыл обо всем. Дюжина мужчин у забора, еще больше в тени у дороги и еще больше на скотном дворе. Раздался собачий визг, а потом самая маленькая наша собачонка, Пердида, метнулась в кусты, как раненый олень.

– Вставайте все, черт побери! – шепотом завопил я. – Мам, подымайся. Давайте, все, подъем.

Луна уже взошла, и было светло как днем. Индейцы вывели со двора трех лошадей. Любопытно, как они сумели пробраться в конюшню. Наш бульдог крутился у ног высокого воина, будто тот был его лучшим приятелем.

– Подвинься-ка. – Брат, мама и сестра выбрались из постели и стояли позади меня.

– Там полно индейцев.

– Наверное, это Задира Джо и его тонки, – предположил брат.

Я молча уступил ему наблюдательный пункт и пошел поворошить очаг, чтобы стало немного светлее. С тех пор как провозгласили республику, с индейцами не было проблем: американская армия постоянно присутствовала в Техасе, охраняя границы. Интересно, где эти вояки сейчас. Я подумал, что нужно зарядить все оружие, потом вспомнил, что уже сделал это. Вспомнился стишок: ручка костяная, лезвие «Барлоу», лучше нет подарка другу дорогому. Я знал, что будет дальше: индейцы начнут ломиться в дверь, мы их, разумеется, не впустим, тогда они попытаются двери выломать. А когда устанут или им надоест, просто запалят дом и перестреляют нас, когда мы начнем выскакивать наружу.

– Мартин? – нетерпеливо окликнула мать.

– Он прав. Их по меньшей мере пара дюжин.

– Тогда это, наверное, белые, – предположила сестра. – Банда конокрадов.

– Нет, это точно индейцы.

Я устроился с ружьем в углу, точно напротив двери. По стенам, в приглушенном красном свете, метались тени. Интересно, попаду ли я в ад. Мать с сестрой уселись на кровати, брат мерил шагами комнату. Мать гладила сестру по голове, приговаривая: «Ш-ш-ш, Лиззи, все будет хорошо». В полумраке их глаза казались пустыми впадинами, как будто грифы уже добрались до них. Я отвернулся.

– Твое ружье уже взведено, – сказал я брату. – И пистолеты тоже.

Он покачал головой.