…И рухнула академия - Елена Мищенко

Милая Бетти, вы мне ответьте,

Кто есть на свете милее вас…

Бетти краснела, махала на него рукой, и рабочий день начинался.

Из темного угла раздавался голос Ивана Николаевича:

– Фима, ты бы лучше, чем к Бетти приставать, следил бы за своими чертежами.

– Если вы скажете, что там что-то не так, то я скажу, что вы ошибаетесь.

– Вот смотри. Лист 7. Примечание № 1. «Прежде чем выстроить здание, прочитайте все примечания». Что за дурацкие стихи.

– А я их специально пишу, потому что примечаний никто не читает. Вот вы тоже в первый раз прочли, а я их пишу регулярно на всех листах.

Из угла возле окна я ежедневно слушал разговоры на навозно-кормовые темы. Там сидел ГИП Николай Сергеевич, который проектировал животноводческие постройки. Его часто посещали смежники.

– Это водопровод для маточной фермы, а это для внематочной.

– Сколько раз, Жора, я вам говорил что только беременность может так называться, а фермы бывают маточные и откормочные.

Жора носил звучную фамилию Трубецкой. Я его называл «князь Паоло». Он не знал, как на это реагировать, и отвечал: «Сам такой». Он пришел к нам из авиации. Говорят, он был хорошим летчиком. Но с проектированием у него было туго. Сначала он попал в нашу мастерскую на роль конструктора. После того как он запроектировал фундаменты под первый этаж и фундаменты под второй этаж и пытался отстоять свое необычное решение, от него постарались избавиться. Поскольку был дефицит с сантехниками, он пошел в водопроводчики. Там дело обстояло не намного лучше. Первым его самостоятельным произведением был водопровод в школе. Начался длительный и бессмысленный диспут между ним и Ольгой Ивановной:

– Жора, что же вы наделали! Какая верхняя разводка? Где вы проложите трубы?

– На чердаке, – твердо ответил Жора.

– Но здание же бесчердачное! Посмотрите на фасад. Нету крыши.

– Такого не бывает. Хоть какой-то чердак же есть!

– Нету никакого.

– Так сделайте, – не задумываясь, отвечал князь.

Диспут заходил в тупик. Очередным его произведением стал наш клуб.

– Князь Паоло, что же вы наделали? – это уже я выяснял с ним отношения. – Трубы проходят через все двери на высоте полтора метра. Как же люди ходить-то будут?

– Не графья, нагнутся, – ответил Жора, включаясь в геральдическую терминологию.

Когда я закончил проект клуба, ко мне подошел Иван Николаевич и предложил сделать эскизы различных общественных зданий со сводами. Он объяснил мне, что трехступенчатые блоки для сводов очень модное дело, и мы сможем сделать на этом политический капитал.

Я уже был наслышан о всяких сводах, это идеи, которые периодически будоражили проектировщиков. Архитектор Волненко рассказал мне любопытную историю на эту тему. После войны, когда строили еще довольно мало, они с Михаилом Сергеевичем Туполевым (племянником того самого) предложили свод из легкобетонных блоков. Никто ничего не считал, да и посчитать его было непросто. Однако начальство подняло шум, что это и есть то самое ноу-хау. И вот под звуки фанфар построили экспериментальный образец и начали его загружать мешками с песком, дабы выяснить, сколько он выдержит. И надо же, на их беду кто-то из инструкторов ЦК сказал самому высокому партийному боссу Кириченко, что вот, мол, есть такая новинка. «Поехали», – не задумываясь приказал босс. Они поехали и приехали на полигон, когда загрузили свод до ориентировочного предела.

Кириченко вылез из машины, пожал руки проектировщикам, поздравил их и… ничтоже сумняшеся пошел под свод. Волненко и Туполев потеряли дар речи. Кто-то из строителей слабо крикнул: «Куда же вы? Это опасно!» «Ничего, – ответил партийный лидер, – я доверяю нашим инженерам». Делать было нечего. Проектировщики, а вслед за ними и строители, тихо матерясь, поплелись за ним как овцы на заклание. На вопросы, которые он задавал, никто не отвечал. Все молчали, прислушиваясь к легкому потрескиванию. После этого Кириченко провозгласил: «Молодцы, дерзайте!» Посетители расселись по машинам, и кортеж отбыл. Участники рискованного эксперимента стояли молча, глядя вслед удаляющемуся кортежу. Машины подняли клубы пыли на проселочной дороге, и не успела она рассеяться, как свод рухнул. Волненко получил такой нервный стресс, что после этого больше года заикался.

Теперь началась новая эпопея: своды из блоков Чернышова. Я повозился с ними три дня. На четвертый наступило прозрение, и я подошел к Ивану Николаевичу.

– Я придумал новый блок, который значительно проще, чем чернышовский. Это Т-образный блок.

– Не морочьте голову. Ваше дело архитектура. А тут уже многие ломали голову. А впрочем, покажите на всякий случай.

Он посмотрел мои рисунки. Глаза у него загорелись.

– Так, – сказал он. – Сейчас я это все подработаю, и мы начнем оформлять заявку на изобретение. Вы еще никому не показывали? – спросил он подозрительно. – Молодец. Оформим и отправим на Бережковскую набережную в Москву в Комитет по делам изобретений и открытий.

На следующий день Иван Николаевич выдурил у главного инженера института ключи от его кабинета, наговорив ему о том, что мы оформляем заявку на изобретение государственной важности в строительстве. Мы с ним засели в этом кабинете на целую неделю к полнейшему неудовольствию наших коллег.

Работа двигалась медленно, так как сразу же начались разногласия. Во-первых, Иван Николаевич заявил, что раздел «формула изобретения» очень ответственный, и он его напишет сам. На второй день я, к своему ужасу, увидел, что он уже написал шесть страниц. Прочитав предварительно брошюру об оформлении заявок на изобретение, я усвоил, что здесь действует формула «краткость – сестра таланта». Я доказывал это с пеной у рта, я рассказывал, что самая гениальная заявка была у Зингера на швейную машинку: «Иголка с ушком у острия», но Иван Николаевич был неумолим.

– Это вам не иголка, и мы не портные. Здесь все намного серьезнее, – кричал он, и опять садился за свою диссертацию. Он решил написать все, что знает на эту тему.

После этого возникла дискуссия об авторстве. Он хотел обязательно написать свою фамилию первой. Мне пришлось подчиниться. И, в конце концов, возникли проблемы с чертежами. Когда я сказал, что с копировщицей договорюсь сам, его передернуло.

– На следующий день о наших блоках будут знать все. (Я и не предполагал, что общественность проявляет такой широкий интерес к нашему делу, и что распространение информации о нем примет такой эпидемический характер). Поэтому чертежи будете копировать вы.

Наконец наше произведение уехало в Москву, и мы вернулись к обычной деятельности. Только Фима, с присущим ему ехидством, каждое утро интересовался, когда же мы поедем в Стокгольм получать Нобелевскую премию. Через месяц пришел ответ, что заявка зарегистрирована, а еще через месяц письмо, в котором говорилось, что авторское свидетельство не может быть выдано, так как аналогичные предложения содержатся в заявках № такой-то и № такой-то.