Профилактика - Владимир Ильин

Мысленно я добавил: «а также непосредственные начальники в вашем лице, гражданка Линючева».

Но Линючка не слушала меня.

— А ну, вылазь отсюдова! — дернула она меня за рукав форменной тужурки своими ярко-красными коготками. — Немедленно очисть рабочее место, щенок! Я тебя снимаю со смены! И учти: премии в этом месяце тебе не видать, как своих пять пальцев!

— Ха, — сказал вяло я. — Испугали... Еще классики учили, что не в деньгах счастье, многоуважаемая Гузель Валеевна.

— Ах ты, хам! — колыхнула своими мощными грудями дежурная по станции. — Ты еще и огрызаешься?! Ну все, мое терпение лопнуло, Ардалин! Немедленно отправляйся к Струкалову с объяснительной в отношении своего гнусного поведения!

Я прикинул ближайшую перспективу. Она была, прямо скажем, невеселой. В моем послужном списке уже имелось три дисциплинарных взыскания (два — за опоздание на работу и одно — за чтение художественной литературы на рабочем месте), так что разговор с начальником станции Струкаловым, мужчиной командно-административного типа, при появлении которого весь персонал замирал на полувздохе и вытягивался в струнку, ничего хорошего не предвещал. Избиение младенцев это было бы, а не разговор.

К тому же, приступ у меня почему-то не только не прошел после дурацкой выходки, но, наоборот, усилился, парализуя мой инстинкт самосохранения. Тяжкое, дурманящее разум безразличие все больше разрасталось во мне.

И тогда я снял с себя форменную тужурку, сдернул с головы фуражку, швырнул все это барахло прямо под ноги Линючке, развернулся и, не обращая внимания на ее визгливые вопли, шагнул на эскалатор.

Вообще-то эскалаторы у нас движутся со скоростью не более одного метра в секунду. Тем не менее, иностранцы, которых жажда туристских приключений заносит в московское метро, утверждают, что российские эскалаторы — самые быстрые в мире. У них там люди спускаются под землю со скоростью пожилой черепахи. И это понятно: за рубежом станции подземки расположены не на такой глубине, как у нас, и поэтому эскалаторы не такие длинные.

Но сейчас мне казалось, что ступени, транспортирующие меня наверх, ползут с раздражающей медлительностью. И еще меня подмывало обернуться, чтобы посмотреть: сама Линючка будет подменять меня или вызовет кого-нибудь из состава смены.

Хотя какая мне теперь разница?

Я ехал и чувствовал, как меня до костей пробирает неизвестно откуда взявшийся сквозняк — еще один фактор риска, который воздействует на работников подземки. Он был насыщен ставшими мне привычными запахами: испарениями могильной сырости, окислившейся медью, жженой смазкой в подшипниках редукторов, скрытых под декоративной облицовкой.

Не надо было снимать тужурку, вяло думал я, вцепившись в липкий резиновый поручень. И вообще, зря я это отчебучил. И сюда я зря пришел. На кой черт меня сюда принесло, а? Наверное, показалось, что смогу жить и работать, как все. Все-таки двадцать пять уже стукнуло, и пора бы разобраться в том, чего я хочу. А чего я хочу? Пожалуй, ничего. С детства меня это проклятье преследовало, а я все сучил лапами, как идиот, чтобы убежать от него... Увлечения себе разные придумывал: шахматы, самолеты... рассказы и стихи даже писать пробовал... Все надеялся: вот еще немного — и найду нечто такое, ради чего стоит жить и умирать со спокойной совестью. Только потом почему-то любое хобби отходило на второй план.

Почему-то... Но почему? Почему я не такой, как все эти люди вокруг? Почему я не могу беззаботно ехать куда-то вместе с девчонкой в коротком топике, открывающем напоказ загорелый живот, сосать баночное пиво и, беззаботно смеясь, болтать без умолку? Почему я не в состоянии сосредоточенно изучать отчеты о футбольных матчах в «Спорт-экспрессе»? Почему у меня нет никого, с кем можно было бы взахлеб трепаться по сотовому, находясь на эскалаторе?

Почему я никак не могу найти себе применения в своей, лишенной даже пустых иллюзий и ложных целей, жизни?

Потому что нет смысла ни в чем — вот что понятно. Жить ради себя — бессмысленно, потому как жизнь наша, как изрек кто-то, — лишь короткое тире между датами рождения и смерти на могильном надгробии. А жить ради других — еще более бессмысленно, потому что каждый из них тоже смертен и, в сущности, никому не нужен по-настоящему. Жить ради человечества? Это, конечно, высоко и благородно, господа, только ведь, если разобраться, кому он нужен, этот гигантский псевдоразумный муравейник, а точнее — сообщество нескольких разновеликих муравейников? Вселенной? Не смешите меня, господа. Вселенная миллиарды лет существовала и будет существовать без нас.

Единственное, что приходит в голову, — так это Бог. Вот если бы существовал он, Творец наш и Создатель, то только ему мы и были бы нужны. Для чего — это другое дело, для забавы и развлечения или для экспериментов и осознания своего всемогущества, для того, чтобы мы любили его и поклонялись ему — это уже не наша забота.

Но ведь нет его, понимаете? Нет и никогда не было, что бы там ни твердили святые отцы и ученые теологи!

А следовательно, мы никому не нужны — ни все вместе, ни каждый из нас по отдельности. И остается только скрипеть зубами от полной безнадежности этой аксиомы.

Ступеньки подо мной стали распрямляться, уходя под гребенку.

«Граждане пассажиры, будьте осторожнее при сходе с эскалатора...»

Вдруг мне показалось, что истинная функция эскалатора — обманывать людей. Они, наивные, думают, что он возносит их на вершину, а он на самом деле предназначен для того, чтобы сбрасывать их в глубокую пропасть, и стоящий передо мной мужик вот-вот рухнет вниз, не успев даже вскрикнуть от страха, а потом наступит и моя очередь...

Я невольно попятился, но лента неумолимо несла меня вперед, и в спину мою неделикатно толкнули и сквозь зубы буркнули: «Эй, парень, заснул, что ли?» Зажмурившись, я шагнул вперед и, к своему искреннему удивлению, оказался на вполне устойчивой бетонной поверхности.

В этом месте был своего рода подземный перекресток. Для перехода на сопряженную станцию нужно было идти влево (и основные массы устремились туда, как на штурм Зимнего), а выход в город лежал прямо.

Лишь теперь до меня дошло, что я зря сюда поднимался, потому что домой нужно ехать по другой линии, а в городе мне вообще делать нечего.

Я замешкался, и тут над моим ухом чей-то знакомый голос осведомился:

— Спим на посту?

Это был не кто иной, как страж порядка сержант Миша, торчавший на перекрестке подземных троп в засаде на особо опасных преступников и на лиц, чей внешний вид не внушал ему доверия. А поскольку доверия Мише не внушали слишком многие, то работы у него обычно хватало.

Вообще-то в обычной одежде сержант выглядел довольно субтильно. Но сейчас, будучи в полной амуниции, он выглядел этаким героем западных боевиков: мощно выкаченная грудь (за счет каркаса бронежилета), уверенное мужественное лицо, широко расставленные ноги.