Обольстительная леди Констанс - Маргерит Кэй

По мере того как до нее начал доходить смысл сказанного, она медленно расплывалась в улыбке. Кадар не сводил с нее взгляда: на такое зрелище стоило посмотреть. В ее больших карих глазах заплясали веселые огоньки. Губы маняще изогнулись. Улыбка осветила ее лицо, изменив доселе серьезное выражение. У него на глазах она преобразилась до неузнаваемости. Стала свободной и беспечной. Пленительной… Да, именно! В других условиях, не придавленная своей ношей, она вполне может быть пленительной. Кадар был уверен, хотя у него не было совершенно никаких оснований так полагать, что безликий купец, за которого она должна была выйти замуж, не способен оценить ее красоту и ум. Ему захотелось освободить ее, однако это было невозможно. А еще он хотел ее. Что было необычно. И тоже невозможно.

– Значит, если я официально буду считаться погибшей, договор аннулируется?

Неужели он глазеет на нее в упор? Кадар велел себе встряхнуться.

– Вот именно. В настоящее время ваша жизнь буквально потерпела крушение. Вы брошены на произвол судьбы. В каком-то смысле у вас нет ни прошлого, ни будущего. Вы вольны поступать по своему усмотрению.

– Я словно родилась заново, – вздохнула леди Констанс. Улыбка на ее лице увяла. – Лестно тешить себя такой мыслью, но, боюсь, без средств к существованию мне придется остаться в моей нынешней инкарнации. – Она подавила зевок. – Простите, сегодня у меня выдался очень трудный день.

Путешествие, которое она только что проделала в сопровождении Абдул-Меджида, травма, полученная совсем недавно, явно брали свое. Она побледнела, зато шрам на лбу побагровел.

– Вы перенесли суровое испытание, – кивнул Кадар. – Нельзя действовать опрометчиво. Сегодня я тщательно обдумаю сложившееся положение. Мы все обсудим завтра, после того как вы отдохнете. А пока приглашаю вас побыть моей почетной гостьей здесь, во дворце.

– Не хочу затруднять вас больше, чем уже затруднила.

– Уверяю вас, ваше общество мне очень приятно.

Он ответил не думая, однако его слова были правдой. Ее пальцы снова ощупали шрам. Теперь он действовал не думая: нагнулся к ней и взял ее за руку.

– Считайте свой шрам знаком отличия, – сказал Кадар. – Доказательством вашей воли к жизни. Вы замечательная девушка.

Лицо ее порозовело, и она облизнула верхнюю губу.

– Правда?

Он убрал с ее лба прядь волос и провел кончиками пальцев по тонкому рубцу. Ощутил ее трепет при своем прикосновении, и, к своему смущению, понял, что все больше возбуждается. В широком вырезе ее рубахи он нечаянно увидел холмики ее грудей, и кровь у него закипела. Кадар решительно отвернулся.

– А теперь прошу меня извинить, я прикажу приготовить вам комнаты.

Когда Кадар осадил коня после последнего головокружительного галопа по изогнутому полумесяцем берегу моря, солнце почти взошло. Чистокровный арабский жеребец, бока которого раздувались и блестели от пота, охлаждал копыта на мелководье, а Кадар смотрел, как небо постепенно меняет цвет: из светло-серого становится светло-розовым, а затем золотым. Небо отражалось в бирюзовых морских водах, как в огромном мерцающем зеркале. Он ощущал прилив сил. Кожу покалывало от соли и пота, мускулы на бедрах приятно ныли от усталости, голова стала ясной. Здесь была его любимая часть побережья.

Ранние подъемы оставались одной из немногих слабостей, которыми Кадар не пожертвовал с тех пор, как гибель Бутруса вынудила его принять бразды правления. Зачастую лишь в драгоценный утренний час он мог побыть один, собраться с мыслями и приготовиться к испытаниям, которые готовил новый день. Но сегодня, глядя на море и наблюдая за вереницей рыболовецких судов вдали, он думал не о своих обязанностях, а о леди Кон-станс Монтгомери.

Почти с той самой минуты, когда она вошла в Зал приемов в своей крестьянской рубахе, когда он увидел ее растрепанные кудри и огромные яркие карие глаза, его потянуло к ней. Вчера вечером, вернувшись в Зал приемов, он увидел, что она спит на подушках, свернувшись калачиком и подложив руки под щеку. Копна волос закрывала ей лицо. От ее нежности и мягкости у него в паху заныло от желания. Ее тело казалось таким податливым. Полные груди, круглые ягодицы, сладкий женский аромат, идущий от нее, пока он нес ее в отведенные ей комнаты и укладывал на кровать… Какой мужчина на его месте не впечатлился бы?

Да, он желал ее, нет смысла отрицать. Он давно уже не чувствовал такого сильного влечения. Давно уже ему не казалось, что конкретная женщина, точнее, ее тело идеально ему подходит. Может быть, именно поэтому он ощущал возбуждение так остро? За долгие годы у него, конечно, были женщины. Его сердце было закрыто и запечатано, но тело оставалось живым, а аппетиты – здоровыми. Он был осторожен в своем выборе. Он научился с первого взгляда узнавать женщин, чья страсть обжигала. Но в его постели не было женщины с тех пор, как он покинул университет в Афинах и отправился в Маримон, чтобы присутствовать на свадьбе Бутруса. И уже давно у него не было женщины, обладавшей такой притягательностью, как леди Констанс.

Кадар закрыл глаза и позволил себе немного помечтать. Он представил, как хорошо было бы заняться с ней любовью. Вспомнил ее лукавую улыбку, представил сочные губы, дразнящие поцелуи, кудри, разметавшиеся по голым плечам и пышную грудь, которую он видел лишь мельком. Наверное, у нее тяжелые груди… А соски бледно-розовые или темные? А может быть, того оттенка розового, который граничит с коричневым? От его ласк они набухнут и отвердеют… Когда он проведет по ним пальцами, она затрепещет, выгнет спину, поднимая груди выше. Кудри, закрывающие ее лоно, будут того же каштанового цвета, что и волосы на голове, – может, на один тон темнее. Она оседлает его… она будет скользить по нему, влажная и горячая. Когда он закончит…

Кадар громко и злобно выругался. Он понял, что от своих неуместных фантазий пришел в полную боевую готовность – не лучшее состояние для того, чтобы сидеть на твердом кожаном седле на нервном жеребце. Он спешился, повел коня на сухой песок. Скоро он женится и должен будет все свои желания приберегать для жены. Он попытался представить себе лицо и фигуру принцессы Тахиры, но мог вспомнить лишь ее глаза над чадрой – холодные, далекие, равнодушные.

Констанс проснулась с трудом. Очень хотелось снова закутаться в уютное одеяло сна. Сознание возвращалось медленно. Сначала она поняла, что лежит в постели, почувствовала мягкий матрас, подушку, похожую на облако из пуха, услышала легкий, чувственный шелест прохладных хлопковых простыней, укрывающих ноги. На ней было что-то шелковое, ласкающее кожу, совсем не похожее на грубую деревенскую рубаху, которую дала ей дочь старосты Башира. Она сладко потянулась – от кончиков ног до кончиков пальцев на руках, разминая плечи, выгибая спину. Ей казалось, что она очень долго спала.

Открыв глаза, она увидела над собой сводчатый потолок. Комнату заливал солнечный свет. Окно, через которое проникали лучи солнца, было вырублено высоко в стене напротив и снаружи закрывалось резной деревянной решеткой. Стены, как и во вчерашнем зале, были отделаны изразцами. Красные, желтые, синие и зеленые плитки складывались в причудливый узор, который повторялся в каждом четвертом ряду. Рядом с кроватью она увидела низкий столик. На нем стоял серебряный запотевший кувшин. Констанс поняла, что очень, очень хочет пить. Она выпила целый стакан освежающего лимонада и налила себе еще.