Тот самый - Татьяна Зимина

и самоё людское существование с его домами, машинами, и дневным столпотворением, кажется лишь навеянным сырым речным туманом мороком.

Высокое крыльцо особняка, в котором располагалось агентство, спускалось в сад, по зимнему времени раздетый и неухоженный. К широким кованным воротам вилась дорожка, шириной в одну лопату – по краям её громоздились слежавшиеся сугробы, в свете уличного фонаря фиолетовые, как синяки на лице алкаша.

– Ночь. Улица. Фонарь. Аптека, – привычные слова сорвались с губ прежде, чем я смог об этом подумать. – Бессмысленный и тусклый свет. Живи ещё хоть четверть века – всё будет так. Исходов нет.

– Умрёшь – начнёшь опять сначала, – продолжил Алекс. – И повториться всё как встарь: ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь…

Не глядя на меня, он пошел по протоптанной вдоль фундамента дорожке за дом, куда свет уже не доставал, и где громоздились таинственные серые тени.

– Он знал, о чём говорит. Этот наш тёзка, – с каждым словом изо рта Алекса вырывалось облачко пара. – Александр – имя сакральное, вечное. Тем, кто его носит, не суждено жить спокойно…

Мы остановились у крошечной калитки рядом с громадными мусорными баками, от которых, несмотря на мороз, шел неистребимый дух тлена.

– А теперь надобно тихонько постоять, и покурить, – прошептал он, доставая из кармана пиджака пачку "Медного всадника". Одну сигарету он протянул мне, другую взял сам, поднеся к кончику пламя бензиновой "зиппы".

Курить я не хотел. Это занятие у меня сопрягалось с проблемами, нервическими судорогами, плохим настроением и одиночеством.

Но сигарету всё же взял и вдохнул горьковатый, и даже приятный по морозу дым. В горле запершило.

– Не вздумайте кашлять, – будто угадав мой порыв, просипел Алекс.

Одеты мы были не для улицы. На мне были всё та же клетчатая ковбойка и джинсы, на Алексе – пиджак, белая рубашка и брюки с тёмным лампасом.

Через пару минут меня начало трясти – особенно пробирало, когда ветер, завывая меж прутьев чугунной решетки, толкал в лицо мокрой колючей ладонью.

И я уже было совсем собирался возмутиться, как вдруг, кинув взгляд на площадку рядом с баками, забыл и о холоде, и о странном моём знакомом, и о сигарете в пальцах.

Сначала я решил, что это бомж. Хочет поживиться чем-нибудь, пока мусорщики не опустошили бачки. Но двигался он – оно – слишком бесшумно, слишком изящно для представителя уличного дна. Ноги существа лишь слегка касались земли, как если бы оно передвигалось на цыпочках. Осанка была странная, нечеловечья, а сбоку от подола рваного плаща высовывался длинный, одетый в стальную чешую, хвост…

Я вскрикнул. Всё остальное – и необычная походка и стать – можно было как-нибудь объяснить. Но к хвосту, подвижный кончик которого словно бы жил своей жизнью, я готов не был.

Крик мой был тихим. Скорее, это был всхлип, который издаёт любой, кто получил кулаком под дых, но существо его услышало. Застыло. Повернуло голову.

На одно мгновение воображение моё захватили громадные, с золотисто-желтой радужкой глаза, а потом всё исчезло. Пропало, развеялось. Как собака, которая пыталась загрызть меня прошлой ночью…

– Идёмте, Сашхен. Вы продрогли, – услышал я голос Алекса, и только тогда ко мне вернулись мысли, чувства и осознание себя.

– У него были вертикальные зрачки, – сказал я, не двигаясь с места. – И хвост.

Алекс пожал плечами.

– Шел по лесу крестьянин. Самый обычный крестьянин: две руки, две ноги, две головы… И хвост.

– Кто это был? И что здесь делал? А самое главное: откуда ВЫ знали, что оно здесь появится?

– Отвечу, – кивнул мой спутник. Короткие и чёрные, волосы на его голове лежали плотно, завиток к завитку. – На все вопросы отвечу. Но – в тепле. А то отморозите себе нос.

Выбросив окурок, он пропустил меня вперёд, и мы пошли назад в дом.

Устроившись вновь на кухне, он плеснул водки в две рюмки. Но взглянув в моё лицо, неудержимо расхохотался.

– Что смешного-то? – я начал закипать.

– У вас, милостивый государь, такое лицо… Словно вы увидели собственную бабушку, в чёрном плаще и с косой наперевес, – он пододвинул одну из рюмок мне. – Не берите в голову, мон шер. И прошу меня простить. Возможно, для первого знакомства это было слишком. Пейте, – он взглядом указал на рюмку. – Это примирит вас с действительностью.

Я взял рюмку, понюхал, ощутив чистый спиртовой запах без своеобычной примеси сивухи, но пить не стал, а пристально посмотрел на Алекса.

– И всё-таки: что это было?

– А ты как думаешь?

Этот переход на "ты" внезапно ослабил во мне какую-то пружину, которая оставалась сжатой с самого времени нашего знакомства прошлой ночью.

– Инопланетянин?

Он опять расхохотался, и махнул рукой, словно я сморозил что-то очень смешное.

– Мы не "люди в чёрном".

– Морок? Фантом?

– Посмотрел бы ты, как этот "морок" вырывает трахею одним укусом, – мой благодетель продолжал веселиться, словно попал на увлекательный аттракцион.

В детстве у меня в шкафу жили барабашки. Я их никогда не видел, но каждую ночь, ровно через пять минут после выключения света, дверь шкафа со скрипом отворялась, и я слышал топоток крошечных ножек.

Разбегаясь по комнате, они лезли во всё, до чего могли дотянуться: шуршали в ящике с игрушками, тоненько тренькали струнами гитары, щелкали выключателем ночника… А иногда они забирались на кровать и смотрели на меня.

Этот их взгляд леденил, приковывал к подушке, не давая вздохнуть, пошевелиться, закричать… Всё, что я мог из себя выдавить – это беззвучный задушенный хрип.

Никому я не рассказывал об этих своих постояльцах, ни друзьям, ни отцу. Бывший партийный работник, инженер, он поднял бы меня на смех. Друзей же, которым можно было бы поведать детские тайны, у меня не было…

Потом, уехав, я начисто забыл и о барабашках, и о том чувстве бессилия и безысходности, которое они вызывали.

В тот же миг, когда желтоглазое существо посмотрело на меня – всё вернулось.

– Значит, это тварь с изнанки нашего мира? – сказал я со всем недоверием, на которое был способен. – Если отбросить всё невозможное, то, что останется, каким бы невероятным оно не было, и будет правдой – верно?

– Мы зовём их потусторонниками, – совершенно серьёзно кивнул Алекс. Ни высмеивать, ни опровергать мои выводы он не стал. – Имя им – легион. Некоторые вполне безобидны, другим лучше не попадаться на пути, третьи же… М-да.

И он налил еще водки. Только себе – потому что моя рюмка так и стояла, наполненная до краёв. Испытывая дикое